же несомненного трагического разрыва.

В комплексе творческих вопросов, волнующих Блока в последний период

его жизни, отчетливо проступает также итоговый характер решения проблемы

традиций и новаторства в его произведениях революционных лет. Так же, как и

в других отношениях, и здесь решительно доминирует над всем созданным им в

последние годы его великая поэма. Поиски Блоком особого лирического

характера, как мы видели, опираются на достаточно широко разветвленную

традицию русской поэзии. Блок стремится не просто повторить или продолжить

эту традицию, но и создать на ее основе новое качество. Прямая и

непосредственная опора лирического характера на историю — так самым

простым образом можно определить суть этих новаторских поисков Блока.

Поскольку в «Двенадцати» в наиболее открытой и пластически-зримой форме

выступают характеры-персонажи в их явной связи с лирическими началами

блоковской поэзии, — именно здесь наиболее полно воплощается и большая

поэтическая традиция. Но в то же время нет в блоковской лирике цикла или

отдельного стихотворения, где столь резко и отчетливо персонаж-характер

содержал бы в себе «мировые просторы» истории. Следовательно,

«Двенадцать» — вершина поэтического новаторства Блока.

Глубоко знаменательно то, что в таком качестве и столь полно впервые

образ человеческой личности в ее прямых связях с историческим временем

развертывается в искусстве Блока как образ трудового человека революционной

эпохи. Именно тут поэзия Блока наиболее наглядно выступает в ее связях с

начальным этапом советской культуры. Здесь есть свои особые трудности и

противоречия, — однако необходимо твердо помнить, что Блок в эту пору

всегда и все соотносит с революцией и трудовым человеком, и творческие

проблемы, волнующие Блока этих лет, не могут быть поняты без органической

для его мировоззрения внутренней установки на человека массы, внутренней

проверки всего революцией и новым человеком. Насколько резко выделяет

Блока подобный ход мысли, подобная структура мысли из круга старых

литераторов, с которыми ему доводилось общаться и часто враждебно

сталкиваться, — свидетельствует хотя бы следующая запись из блоковского

дневника: «Гумилев говорит, что имеет много сказать, и после закрытия

заседания развивает мне свою теорию о гуннах, которые осели в России и след

которых историки потеряли. Совдепы — гунны» (VII, 356 – 357). Дневниковая

запись относится к 26 марта 1919 г.; разговор с Гумилевым возникает по поводу

доклада Блока о Гейне, представлявшего собой первоначальный вариант

«Крушения гуманизма». Характерно здесь соотнесение неких исторических

данных с современностью; история подчиняется современной общественной

потребности, — есть нечто аналогичное блоковским ходам мысли в стремлении

толковать современность сквозь древние исторические слагаемые,

выявляющиеся сегодня. Однако прямо противоположно основное: «совдепы»

несут в себе отнюдь не новую высокую культуру, как у Блока, не нового

человека, но старую и отрицательную тенденцию истории, они — «гунны».

Исторически получилось так, что судьбы Блока и Гумилева в последние

годы их жизни сплелись в клубок своеобразной вражды, корни которой

выходили далеко за пределы чисто литературных симпатий и антипатий. В

дневнике Блока последнего года жизни есть и такая запись: «В феврале меня

выгнали из Союза поэтов и выбрали председателем Гумилева» (VII, 420) —

этот инцидент, конечно, имеет определенный общественный смысл234. Описание

234 Освещение этого инцидента — см.: Бекетова М. А. Александр Блок.

столкновений Блока и Гумилева в тогдашней литературной среде можно найти,

скажем, в ряде мемуаров о Блоке последних лет жизни235; сам факт вражды

достаточно общеизвестен, имеются и такие объяснения ее причин: «На

ученика — Гумилева — обрушивалась накоплявшаяся годами вражда к

учителю — Брюсову, вражда тем более острая, что она возникла на развалинах

бывшей любви. Акмеизм и все то, что позднее называли “гумилевщиной”,