С рогом чудище на кровле

Щерит пасть…

Зверь такой, по вере древлей,

Должен царствовать и пасть.

А уж сам-то: по посадам

Бродит пеш;

Ухо клонит к пересудам,

Смотрит – спишь ты или ешь;

Холит, холит думу злую…

Он ли то?

Царь ли то?

Кем проверено былое,

Сказом лживым залито?

Но пришлец не слышал подозрений.

Он был храбр: он шел по лезвею;

Но не даймон вел его, не гений

В злом краю.

Лишь порой, обуздывая тело,

Как захватчик утлого жилья,

Над беспечной волей тяготело

Непонятно-царственное “я”.

Он был ветрен, добр и беспечален.

Жил для счастья, для потех дышал.

Никогда надгробья усыпален

Он о мудрости не вопрошал.

Что постиг он в царстве Мономаха?

Чем сумел упрочить торжество?

Он не знал спасительного страха

И не понял смысла своего.

– Ха-ха-ха!.. – От брызжущего смеха

Дребезжит булат его доспеха.

Кто его берег бы? Хитрый

Уицраор чванной Польши?

Но далек зубчатый Краков,

Замки Вислы и Двины.

Велга? Но исчадью мрака

Он давно не нужен больше:

Ведь теперь он – царь Димитрий,

Страж страны.

Но и демону державы –

Не опора, не орудье

Это перекати-поле,

Царь на час,

Сей безродный рыцарь славы,

Чьи немереные судьбы –

Точно праздных вьюг на воле

Бражный пляс.

А старуха-то столица –

Сто-рука, столица,

Распластанна, огромна,

Сто-храмна,

сто-домна,

Сто-зуба, сто-брова,

Вся в шубах

бобровых,

В игре-голосиста,

Звончей,

чем монисто,

Бренчит бубенцами,

Ларцами, словцами,

Жемчужна, сапфирна…

В недужьи –

стихирна,

Келейна, иконна,

Елейна,

стозвонна…

В разбое ж да в бУести –

Клеймо ей на лбу нести!

Вот, в Кремле еще роятся до поры

Свадьбы, игры, состязания, пиры;

Малой пташкою со шляхтой щебеча,

Разрумянилась царица сгоряча –

Полонезом проплывает вдоль палат…

А на кровле, неподвижен и крылат,

Чудо-юдо с человеческим лицом

Щурит очи над дворцом.

Ночь. В царевом опокое –

Духота.

У царя душа тоскою

Залита.

Душат пышные перины,

Ковш у изголовья – сух…

Беспокоен сон Марины,

Зыбок, глух.

Еле-еле брезжит утро.

За окошком – взвизги ветра

Да багровый плат восхода.

Он очнулся. Худо! худо!

Чу:

Вон –

кажется –

Чуть

звон

слышится?

Бомм…

Бомм…

рушится…

Иль

сброд

тешится?.

Из заречных слобод дальних –

Медь трезвонов колокольных:

От Чертолья, от Кожевник,

С Разгуляя, с Рымн, с Хамовник –

Иль пожар?..

бунт?..

Где?

Не в Стрелецкой слободе?!

Но уже неразличимы

Голоса церквей, соборов,

Улиц, спавших вероломно

Час назад,

Нор, дрожащею лучиной

Озарившихся спросонья, –

Все в единый гул огромный

Слил набат.

Рух!

Рух!

Всей Руси

Глас, о Господи, спаси!..

Глас

Тьмы

Вздыбливающейся!

В штурм

стен

Взлизывающейся!

Час

свор

вламывающихся,

В паз

створ

Вваливающихся!..

А, мятеж?.. Ну, это рано!

Здесь – не Федор Годунов!

Он вскочил. В очах Марины –

Темень, ужас, блики снов…

Он – к окошку. Там – багрово,

За рекой – восход. Внизу –

Пухнет черная орава,

Плещет озером в грозу.

Вниз! во двор!.. Он колет, рубит

На крыльце орущий сброд –

Поздно! Меч как щепка выбит,