Меч повис

Кто безумствует? Кто правит?

Он, Борис.

Кто выходит в византийском

Блеске риз,

Зло – узорным скрыв витийством?

Он, Борис.

Только нет благословенья;

Только чей-то темный шорох

В самых недрах, у истоков

Дел царя:

Светлым думам нет свершенья,

Нету слуг мечте огромной,

И года в пустых просторах

Гаснут зря.

Слушай, люд! Народ в Архангельске

Видел, видел ясным днем:

Рдели стяги рати ангельской

В тучах сполохом-огнем.

Зрел ли кто при дедах-прадедах

Сих знамений и чудес,

Как ладья с Синклитом праведных,

Отходящих в глубь небес;

Слезы их – о неизведанной

Буре завтрашних годин,

О России, свыше преданной

Свисту вьюг и звону льдин?..

…Жгучей засухой, порошею, росой,

Бродит в ветошке бездомный да босой,

Слышит смехи в завихрившейся пыли,

Ловит хохоты во рвах из-под земли –

Вот, поймал: качает Велга

Чей-то облик неживой:

– Царевал ты, Ваня, долго

Над Москвой –

Поцарюй теперь со мной,

Поцарюй,

В снежуре моей шальной

Погорюй,

Повертись со мной кругом,

Полети,

Загляни-ка в новый дом

По пути!

…Ветер мечется ли, дождик ли косой –

Все юродствует на папертях босой,

Для ярыжек все одно и для старух –

Про пожары буйно рыжие да рух, –

Но лихие второсмыслы – не для всех,

И темно в косноязычных словесех,

И он сам лишь тихомолком повторит,

Что гасительница – Велга говорит:

– Хоть весь мир догорит –

Не умрем.

Хочешь, Ваня, – говорит, –

Вновь царем?

Понатужься! не робей!

Что нам суд?

Приготовила тебе я

Сосуд

Недородов да разрух

Круговой:

Плоть – приблудная, а дух

Будет твой.

Непотребное бормочут бесоблудные уста!

Прощелыгу дождик мочит –

ни молитвы, ни поста,

Лишь монах, дорогой в келью

Услыхав да рассудив –

Призадумывается,

Пригорюнивается, –

“Видно, Русь, крутое зелье

Нам заваривает див!”

Слышу тайну самозванца

Через бред кудес и хроник –

Тайну, хищную, как грай

Воронья:

То вились, не умирая,

Вкруг безвестного младенца,

Как свистящие воронки,

Сонмы “я”, –

Проникали в ум и волю

Дымно-сумрачные клочья,

Волглым, теплым средоточьем

Плоть избрав,

И поверил отрок вольный,

Будто бьется в юном сердце

Кровь великих самодержцев,

Право прав.

Сам собой, непостижимо,

Вспоминался душный Углич,

Лица мамок – ожерелье –

Двор, клинок –

Взор, сверкнувший точно угли,

Смертный ужас – вихрь видений –

Годы в затхлой, скрытой келье

С псом у ног.

А потом – по ветрогону –

Путь, рубеж, Литва, блужданья, –

С каждым днем другой, безмерный,

Вихревой,

В оны дни причастный трону,

В ум вжигал воспоминанья,

В утлом сердце холил веру

В жребий свой.

Чует Русь, как волю, разум

Бьет озноб.

Нечисть выпрыгнула сразу

Вдоль всех троп.

Кычет, манит в яр да в топи,

В тряс и колч пустых арайн, –

По ночам – возня и топот

Вдоль посадов и окраин –

В дымы кутается,

В ногах путается,

Будто хляби меришь вброд, –

И приглядывается,

И прислушивается

К ее пОсулам народ.

Давит судьбы гнет острожный

На плечах.

От подмены невозможной

Зыбь в очах:

Он ли то – за рубежами

Ляшских рек

Уже плещется как пламя,

Уж полощется как знамя,

В склики бьет над городами, –

Демон? призрак? человек?

С каждым днем он шире, больше,

Он ползет в степи, как пал,