Ход по лестнице открыт.

Грозный город!.. страшный город!

С жалом аспида во рту!

Если он не может в ворот –

Жалит исподволь в пяту!..

Царь бросается от двери

К окнам внутренней стены:

Со двора под самый терем

Там леса подведены.

Тщетно! поздно!.. Рок разъемлет

Скрепы досок, связь углов,

Тес подламывается,

Мост проваливается –

И беглец на злую землю

Пять сажон летит стремглав.

На коне въезжает Шуйский

В Кремль, сарынью окружен:

Крест горит в подъятой шуйце,

Меч – в деснице, без ножон.

Топот толп по доскам пола,

Будто всплески полых вод:

– Бей! ищи!!

иль все пропало!!

– Где он? где он?

– Вот! вот!

– Он, угретый в папском Риме!

Слатель бед!..

– Кто ты, падаль? Имя! имя! –

И в ответ

Из предсмертного тумана

Шепот, слышимый едва:

– Я – от рода Иоанна…

Твой законный царь, Москва!

Так владелец части Грозного в груди

Исповедовался, Бог его суди;

Так, в загробное страдалище влеком,

Еле вымолвил косневшим языком.

Потащили его – по горючим

Злым кремлевским камням,

По кровавым, по мстительным, жгучим

Сорока ступеням.

Одолел он весь путь без усилий –

Все царево крыльцо;

В зубы втиснули дудку; укрыли

Черной маской лицо;

Жгут стянули на горле… И прямо

У порогов Кремля

Распростерли, для горшего срама

Белый труп оголя.

Над развенчанным призраком в маске

Измывался народ

Целый день – меж Никольских и Спасских,

Двух великих ворот.

И вершитель безумств и насилий,

Новый призрак кромешных времен,

Был у Лобного места Василий

В тяжесть барм облачен.

Вот, смеркается. Отблески зарев

Кремль и Красную тускло багрят,

Кровеня белый столп государев

И церквей беззащитный наряд.

Над качнувшейся русской твердыней

Уицраор вчерашних годин

Битву с хищной сестрой и врагиней

Начинает – один на один.

И над трупом ночные дозоры

Ставит царский указ:

“Не сводить с богохульника-вора

Зорких глаз!”

Сумрак площади пуст.

Голк бУнта

Смолк в посадах. Ночной

град –

нем.

Поздний отсвет зари

лег

лентой…

Чу, вверху-голоса…

кто?

с кем?..

Взад-вперед, взад-вперед

бдит

стража,

Чуть белеет в сырой

мгле

труп…

Синеватый огонь –

знак

вражий

Вдруг под маской мелькнул,

у губ.

И откуда невесть –

гром

рога

Разметал

будкий сон

Москвы,

Будто с ветром ночным

рать Гога

И Магога пришла,

Как львы.

Зарыдала сопель,

взвыл

бубен,

Чей-то, выше крестов,

взмыл

визг…

Разухабистый пляс –

дик,

дробен –

Вверх и вниз загудел,

Вверх-вниз.

Понеслись, гогоча,

вскачь

бесы

Через площадь –

из ям,

из рвов,

И на миг разошлась

завеса

Вековая

меж двух

миров.

И, подхвачен смерчем

в край

Велги,

В край гасительницы

Всех душ.

Он понесся к ней вдаль,

в дождь

мелкий,

В дождь нездешний,

вдоль ям

и луж.

Но такой

Мрак

веял оттуда,

Что, завыв, закричав, моля,

Вновь рванулось

в мертвую груду

И забилось к ней в щели

“я”.

Пусть его, приказом царевым,

На туманной, мутной заре

Волны черни

с похмельным ревом

Провлачили к смрадной дыре.

Но едва

царь утром из храма

Шаг ступил – уж гремела весть,

Что, ожив,