Шрифт:
Что миллионный здесь народ
Томится, к выходу ключи ища;
Но из страдающих никто
Не видит рядом – тут – товарища:
Все тишью смертной залито
И ты б устал, живую тварь ища.
Один! один! навек один!
Бок о бок лишь с воспоминанием!..
Что проку в том, что крохи льдин
Я, как подачку темной длани, ем?
Жизнь догоревшая, светясь,
В мозгу маячила гнилушками,
И я, крича, бросался в грязь –
Лицо в ней прятать, как подушками.
Да где ж я, Господи?! на дне?
В загробном, черном отражении?..
И Скривнус раем мнился мне:
Там люди были, речь, движение…
Отдать бы все за ровный стук,
За рабий труд, за скуку драянья…
О, этот дьявольский досуг!
О, первые шаги раскаянья! –
Ни с чего другого, как с ужаса перед объемом совершенного зла,
начинается возмездие для душ этого рода.
6.
Так, порываясь из крепких лап,
Духов возмездья бесправный раб,
Трижды, четырежды жизнь былую
Я протвердил здесь, как аллилуйю.
Может быть, и Мород чудесам
Настежь бывает порой. Но сам
Я не видал их
ни в чьей судьбе там,
Слыша себя лишь во мраке этом.
Счастлив, кто не осязал никогда,
Как вероломна эта вода.
Как пузырями
дышит порода
В черных засасывалищах
Морода.
Чудом спасался я раза два,
Чахлую ногу вырвав едва
Прочь из ловилища, скрытого ловко,
Приторно-липкого,
как мухоловка.
И представлялось: двадцатый год
Здесь я блуждаю:
“предел невзгод”…
Так рассуждал я до той минуты
Зноба,
когда оказались круты
Выгибы гор,
и, сорвавшись в ил,
Тщетно взвывал я, напрасно выл.
Булькая, как болотная жижа,
Ил увлекал меня ниже, ниже…
О, этой жиже, текущей в рот,
Я предпочел бы даже Мород.
…В цепи последовательных спусков из слоя в слой, каждый новый спуск
кажется страшнее предыдущего, ибо крепнет догадка, что следующий этап
окажется ужаснее всех пройденных.
7. АГР
Обреченное “я”
чуть маячило в круговороте,
У границ бытия
бесполезную бросив борьбу.
Гибель? новая смерть?
новый спуск превращаемой плоти?..
Непроглядная твердь…
и пространство – как в душном гробу.
Спуск замедлился. Вдруг
я опять различил среди мрака
Странный мир: виадук…
пятна, схожие с башнею… мост…
Тускло-огненный свет
излучался от них, как от знака,
Что реальность – не бред! –
проникает в мой стынущий мозг.
Где я?.. жив или нет?..
Я – нагой, я – растерзанный, рваный…
Шаткий шаг – парапет –
камни лестницы – даль в багреце –
А внизу, из глубин,
с непроглядного дна котлована –
Россыпь тусклых рубинов,
как в бархатно-черном ларце.
Ты, читающий, верь!
ты и сам это скоро увидишь! –
Густо-черная твердь
оставалась глуха и нема,
Но без волн, без теченья,
как вниз опрокинутый Китеж,
Колдовскими свеченьями
рдели мосты и дома.
Встала в памяти ночь:
гордый праздник советского строя,
Отшатнувшийся прочь
аспид туч над фронтом дворца,
И надменный портал
с красным вымпелом в небо сырое,
За кварталом квартал
в море пурпура и багреца.
Понял наново я:
то был тайный намек, непонятный
Ни для толп, ни для рот,
ни для чванных гостей у трибун
На испод бытия:
вот на эти багровые пятна
И на аспидный свод,
не видавший ни солнца, ни лун.
О, в какие слова
заключить внерассудочный опыт?