Меньше б ты нашел

Нас:

Сквозь седьмой шеол

Льется только сто

Вместо тех былых

Масс.

Дыры вместо глаз,

Пряди вместо рук,

Вместо голосов –

Взрыд.

Истерзала нас

Горшая из мук:

За себя самих

Стыд.

Скользкий потолок…

Медленный уклон…

Оползни… Провал

Луж…

Эллин бы назвал

Словом “флегетон”

Этот водосток

Душ.

Хищное, как бич,

Прозвище Шим-биг

В разум я ввожу

Твой!

Стен не раздробить;

Бунту, мятежу

Этот не открыть

Слой.

Смеет ли язык

Поименовать

Истинных владык

Дна?

Кто в моей стране

Видел эту рать

Даже в глубине

Сна?

Царственен любой,

Точно Люцифер,

С пурпуром размах

Крыл,

Но холодный лик

Сумеречно-сер,

Странной нищетой

Хил.

Ангелами тьмы

Ластятся к телам,

Космы бахромы

Вьют,

Нашу маету,

Брошенность и срам

Тихо на лету

Пьют.

Медленно ползем,

Еле шевелясь,

В каменной груди

Зла…

Вон уж впереди

Брезжит, не светясь,

Устье водоем,

Мгла.

В полное Ничто

Плавно, как струя,

Влиться наш готов

Сонм…

Вот он, наш итог –

Пасть небытия,

Нижний из слоев –

Дромн.

…Утратив последнее человекоподобие своей формы, в Шим-биге он

исчерпывает до конца одну из величайших мук: стыд.

13. ДРОМН

Свершилось. В мертвом полусвете я

Застыл один над пустотой.

Часы, года, тысячелетия –

Таких мерил нет в бездне той.

О, даже в клочья, в космы рваные

Облечь свой дух я предпочту,

Чем плыть бесовской лженирваною

В зияющую пустоту.

Здесь пропадала тень последняя

Того, что кличется среда,

И не могла б душа соседняя

Мне прошептать ни “нет”, ни “да”.

Щемящей искрой боли тлеющей

Один в безбрежности я вис,

Чуть веруя, что на земле еще

Для всякого есть “верх” и “низ”.

Напрасно спрашивать о слое том,

Ничтожно мал он иль огромн?

Все представленья перекроет он

Лишь тем одним, что это – Дромн.

Все утеряв, мечтал о грузе я:

Повсюду – центр, везде – края…

Лишь ум рыдал: в нем шла иллюзия

Ужасного небытия.

Мельчайшие, как бисер, частности

Я здесь припомнил, пуст, угрюм, –

И никогда столь острой ясности

Не знал мой вскрикивавший ум.

Итог всей жизни, смысл падения

В проклятый Дромн через слои,

Подвел я там в бессонном бдении,

В предвечном полубытии.

Порою мнилось, что украдкою

Бесплотный кто-то предстает:

Он, как росу, как брагу сладкую,

Мою тоску и горечь пьет.

Я знал, что в скорбные обители –

И в Агр, и в Буствич, и в Мород

Порой чудесные Целители

Находят узкий, тесный вход.

Но здесь, у крошечного устьица

Моей судьбы – конец суда,

И мне на помощь в Дромн не спустится

Никто,

ничто

и никогда.

…В Дромне сознание яснеет. Является догадка о том, что все могло бы

быть иначе, если бы он сам, утверждая при жизни веру в смертность души,

не избрал этим самым Небытие и покинутость.

14.

Страшно, товарищи, жить без тела!

Как эту участь изображу?

Чье предваренье хоть раз долетело

К этому демонскому рубежу?

Только недвижной точкой страданья

В этом Ничто пламенеет душа –

Искра исчезнувшего мирозданья,

Капелька

выплеснутого

ковша.

Как в этой искре теплится чувство?