– Виталик хотел сегодня ночевать в той квартире. Он из дома ушёл.

– Вот даже как?... Чего же случилось-то?

– Отец вернулся домой…Не очень трезвый. А мы… Я в ванной была… Мылась… - Я говорила, запинаясь, и всё время боялась увидеть в глазах Канарейки до боли знакомую насмешку. Однако он смотрел на меня пристально и совсем по-взрослому серьёзно. Чего уж там говорить, когда было нужно, Вадим Канаренко умел становиться взрослым и мудрым.

– Понятно. – Только и сказал он. – Что дальше?

– Дальше?.. Отец увидел меня… В одном полотенце… Начал оскорблять… Шлюхой назвал… Виталик стал извинений у него требовать. Отец отказался извиняться, пощёчин ему надавал…Потом опять начал меня оскорблять… И Виталик его ударил…

– Сам? – Ужаснулся Вадим. Я кивнула:

– Да. Даже на пол повалил. Потом они драться стали. По-настоящему, понимаешь? Павел Андреевич с Виталиком быстро расправился. Он так его бил… Ногами..

– Ни фига себе… Вот же урод…

– Мне так жалко его было. А ему-то самому… каково… Такое унижение… Поэтому он у Шумляевых и напился.

Больше сказать мне было нечего. И Вадим курил молча, глядя прямо перед собой. Оба мы – и он, и я одинаково переживали за Виталика, и это обстоятельство необыкновенно сближало нас сейчас. Мы были сообщниками и думали об одном и том же – мы тревожились за своего друга и жалели его от души. А ещё мы оба хотели ему помочь, не только словом, но и делом.

Когда Вадим провожал меня до дома, на часах было почти двенадцать. Ещё издали я увидела свет в окнах своей квартиры – никто, стало быть, не спал, в ожидании блудной дочери. Удивительно, но я почему-то нисколько не испугалась предстоящей родительской взбучки, голова сохраняла ясность, а сердце – покой и умиротворение

– Ну пока. – Остановившись около подъезда, Вадим улыбнулся. Это была одна из самых лучших его улыбок – она не таила в себе никакой интимной подоплёки, не рассчитывала сразить наповал, не обольщала и не околдовывала меня своей сексуальностью. Это была добрая улыбка лучшего друга, милого озорного мальчишки, с которым я никогда в жизни не целовалась, а только играла в казаки-разбойники. Я испытывала глубокую нежность к этому парню и сейчас, на прощание мне безудержно хотелось его поцеловать. В щёку. Просто так, по-дружески, от души. Чего я и сделала, не колеблясь и ничуть не нервничая по этому поводу.

– Пока, Вадь. Спасибо тебе за всё.

– За что мне спасибо, дурочка? - Он, казалось, вовсе не удивился моему странному порыву. – Давно я так ни с кем не откровенничал.

– Я тоже. Знаешь, я попытаюсь ещё раз поговорить с Виталиком. Мне так хочется вас помирить…

– Не надо, Ксюш. Он ещё неправильно всё это истолкует. Мы уж как-нибудь сами между собой разберёмся. Но всё равно спасибо…

42

– У тебя совесть есть или нету?! Сколько времени уже – знаешь?! Мы тут с отцом места себе не находим, извелись совсем, а она гуляет себе как ни в чём не бывало!

Мама, как всегда, была в своём репертуаре. Каждое её слово я могла предугадать заранее, я знала наизусть всё, что она хотела мне сказать. И даже следующее её замечание не стало для меня неожиданным:

– И почему тебя снова этот негодяй провожал?! В чём дело?! Где Виталик?! Чего это ты кавалеров как перчатки стала менять – уходишь с одним, возвращаешься с другим!

– Мам, Виталик йогуртом отравился. Дома лежит. А Вадим меня чисто по приятельски проводил, чтобы хулиганы по дороге не пристали.

Ложь давалась мне легко – легче, чем правда. Стоило только попробовать, как дальше всё шло самотёком. И что самое интересное, мама поверила ей сразу же, как, наверное, никогда не поверила бы самой суровой истине.

– Виталик отравился, а ты гуляешь с Вадимом! Прекрасно! После всего, что он вам устроил? Ну знаешь, такой подлости я от тебя не ожидала! Значит, всё заново начинается? Ты снова с Вадимом? Скажи мне начистоту!

– Нет, мам. Я с Виталиком.

Вот на этот раз я говорила действительно честно. После разговора с Канарейкой я с радостью в душе поняла одно: сколько бы лет ни прошло и что бы в жизни со всеми нами ни случилось, Вадим Канаренко навсегда останется для меня только другом. Самым лучшим, пожалуй, самым бескорыстным и честным. Было удивительно хорошо это осознавать! Я больше не боялась Канарейку, его колдовские чары уже на меня не действовали – начало серьёзных отношений с Виталиком и этот незабываемый вечер откровений положил конец всем моим сомнениям и всё расставил по своим местам. У меня был любимый парень, за которым я могла бы смело отправиться на край света. Наивный, милый и доверчивый как ребёнок. Такой непохожий на всех остальных пацанов. А ещё у меня был лучший друг. И я любила его ничуть не меньше. По своему. По особенному. Но как я могла объяснить все это маме?

Несмотря на все пережитые накануне треволнения, заснула я этой ночью практически сразу же, как только коснулась головой подушки. Сказалась неуютная ночевка в кабинете труда. Я просто провалилась в небытие и, кажется, даже снов никаких не видела, что, кстати, было и хорошо. Представляю, сколько кошмаров успела бы я пережить до утра под влиянием всех недавних событий. Слава богу, необходимость рано вставать отпадала по самой обычной и очень замечательной причине – начались каникулы! Самые весёлые, самые праздничные новогодние каникулы. В детстве я всегда любила их даже больше летних – они ассоциировались с нарядной ёлкой, мандаринами, многочисленными подарками и Дедом Морозом в местном Доме Культуры. Теперь, конечно, всё было иначе. И мысли в канун Нового Года в моей голове копошились совсем другого характера. Например, как чувствует себя после вчерашнего Виталик? Помнит ли он хоть что-нибудь из того, что с ним было? И как встретил его дома отец? ОТЕЦ… Вот, значит, где кроется причина конфликта несчастливой семьи Павлецких. И теперь ещё один человек посвящён в их личную тайну. Имел ли право Канарейка открывать мне её, не спросив разрешения у Виталика? И что бы тот сказал, узнав о нашем откровенном разговоре под луной? Безумно хотелось выразить Виталику своё участие и понимание, однако что-то подсказывало мне: не стоит сейчас ему открываться. Его больной голове только этой дополнительной нагрузки ещё и не хватало… Да и меня, впрочем, совершенно не должно касаться то, что происходит у Павлецких. Если честно, мне и идти-то туда не хотелось.