– А дадут?..

– Отчего ж не дать? За тем и вышли.

70

– За деньги, брат, нынче все дадут,– проговорил старичок в

серых валенках.

Баба подошла к стоявшим у дверей и, вернувшись, сказала:

– Четыре тысячи просят...

– Креста на них нет, вчера только по три ходили,– сказала

старушка.

– Кошку в полушубок заверни и получай без очереди, за

младенца сойдет.

– Не очень-то, брат, завернешь, щупают теперь.

– Я тебя только что видел, никакого малого у тебя не было,–

кричал около кассы милиционер на бабу,– откуда ж он взялся?

– Откуда... откуда берутся-то? – огрызнулась баба.

– Ну, кто с ребенком, проходи наперед.

– Вон их какая орава поперла. Вот тут и получи билет. И

откуда это, скажи на милость? После войны, что ли, их

расхватило так? Прямо кучи ребят. Там карга какая-то старая

стоит,– тоже с младенцем. Тьфу! кто ж это польстился, ведь это

ошалеть надо.

– Теперь не разбираются.

– Вот опять загнали к самой двери,– сказал, плюнув, малый с

мешком.

– Возьми, батюшка, ребеночка, тогда тебя без очереди

пустят,– сказала баба, владелица двух младенцев.

– Черт-те что... придется брать. Что просишь?

– Цена везде одинаковая, родимый: четыре. А в базар по пяти

будем брать.

– Что ж это вы дороговизну-то какую развели? – сказал

штукатур, поставив свой мешок и отсчитывая деньги.

– А что ж сделаешь-то...

Штукатур отдал деньги и взял ребенка на руки.

– Головку-то ему повыше держи.

И баба взяла запасного младенца с пола.

– Ай у тебя двойня? – спросила соседка.

– Нет, это невестки. Она захворала, так уж я беру. Две тысячи

ей, две мне.

– Исполу работают...– сказал старичок, подмигнув.

– Почем ребята? – шепотом спрашивали в толпе.

– По четыре ходят.

– Обрадовались!.. Все соки готовы выжать, спекулянты

проклятые. Ведь вчера только по три были.

– По три... а хлеб-то почем?..

71

– Прямо взбесились, приступу нет. Неделю назад мы со

снохой ехали, за пару пять тысяч платили, а ведь это что ж, мои

матушки...

– Да, ребята в цену вошли,– сказал старичок, покачав

головой,– теперь ежели жена у кого хорошо работает, только

греби деньгу.

– Страсть... в десять минут всех расхватали.

– Это еще день не базарный, народу едет меньше, а то беда.

– А вон какая-то кривая с трехгодовалым приперла. Куда ж

такого лешего взять?

– Возьмешь, коли спешить нужно.

– Это хоть правда.

– Опять чертова гибель народу набралась,– говорил в

недоумении милиционер,– вне очереди больше, чем в очереди.

Куда опять кольцом-то закрутились. Черти безголовые!

Раскручивай! Эй, ты, господин хороший, что не к своему месту

суешься! – крикнул он на штукатура,– ступай взад, тут бабы

стоят.

– Я с ребенком...

– А черт вас возьми... ну, стой тут.

– Что ж ты его вниз головой-то держишь, домовой! –

закричала молодка, подбежав к штукатуру.– Вот ведь

оглашенные, ровно никогда ребят в руках не держали.

– Что ж ему, деньги заплатил, он уж и думает. .

Открылась касса. Народ плотной толпой, всколыхнувшись,

подвинулся вперед. Пробежала какая-то торговка с жестянкой,

посовалась у кассы и пошла искать конец очереди. К ней

подбежала кривая баба с трехгодовалым ребенком. Торговка

прикинула его на руках и отказалась было, но потом, махнув

рукой, завернула мальчишку в шаль с головой и пошла наперед.

– Сбыла своего? – сочувственно спросила старушка в платке

у кривой.

– Только и берут, когда ни у кого ребят не останется,– сказала

с сердцем кривая баба.– В базарные дни еще ничего, а в будни

не дай бог.

– Тяжел очень. С ним час простоишь, все руки отсохнут.

– Матушки, где же мои ребята?! – крикнула молодка,

владелица двух младенцев.

– Теперь гляди в оба. Намедни так одну погладили.

– Вот он, я тут стою! – крикнул штукатур, приподнявшись на