пациент лошадь или человек.

Двое больных оказались в семье портного. На завалинке его

избы сидели – он сам, старушка Марковна и печник, когда

пришел коновал.

С заросшей до глаз седой бородой, с кожаной сумочкой на

поясе, на которой было изображение лошади из белого металла,

весь обвешанный какими-то ремнями, коновал прошел молча и

мрачно мимо сидевших прямо в избу, не поздоровавшись ни с

кем.

Портной пошел за ним.

– Вот в городе один доктор на человека, другой на лошадь,

третий еще на что-нибудь, а наш Петр Степаныч не разбирает,–

и лошадей, и людей, всех валяет.

– Молодчина.

– Голова очень работает. И строг.

– Без этого нельзя. Ежели доктора не бояться, это уж

последнее дело,– сказал печник.

В избе портного лежало двое в жару. Коновал подошел к ним

и несколько времени строго смотрел на них. Портной несмело

выглядывал из-за его плеча.

Коновал бросил смотреть на больных и недовольно,

подозрительно обвел взглядом стены. Они были только что

выбелены, в избе было подметено.

– Когда белили? – спросил коновал, поведя заросшей шеей в

сторону хозяина.

– Вчерась побелили.

– Зачем это?

– Почище чтоб было.

– Что – почище?

– Да, вообще, чтобы... Доктор в прошлом годе говорил, чтоб

первое дело – чистота.

– Уж нанюхались... Чистотой, брат, не вылечишь.

– Вылечишь не вылечишь, а приостановить...– сказал

несмело портной,– чтобы эти не разводились.

118

– Кто эти?

– Кто... Что от болезни разводятся.

Коновал только посмотрел с минуту на хозяина, ничего не

сказал и, отвернувшись, стал на столе раскладывать свои

лекарства, доставая их из кожаной сумочки.

– Что ж, лекарство-то одно и то же, что вчерась корове

давали, Петр Степаныч? – спросил портной.

– А тебе какого ж еще захотелось?

Лечебные средства у него одни и те же; что для лошадей, то

и для людей. Поэтому, если лошади молчат при его лечении, то

люди кричат не своим голосом или лезут на стены; при разных

болезнях одни и те же средства. Но чем болезнь сильнее, тем

доза больше. Причем если со здоровыми он суров, то к

больному подходит с выражением палача, у которого есть

личные счеты с преступником. Пронизавши его, как следует,

взглядом, коновал засучивает рукава на своих узловатых

жилистых руках и принимается мазать мазью. А когда больной

начинает пересчитывать всех святых и поминать родителей,

коновал отойдет, опустит засученные руки, посмотрит на него и

скажет: – Взяло... Кричи, кричи больше, с криком боль выходит.

Докторов он ненавидит какою-то острой ненавистью,

смешанной с презрением, во-первых, как конкурентов по

практике, во-вторых, как явных и наглых обманщиков.

Вдруг сидевшие на завалинке прислушались: из избы

послышался крик и причитания, как будто у кого-то добрались

до живого места.

– Взяло...– сказал печник, послушав еще немного.– Сейчас

должно выйти. Скажи, пожалуйста, как дерет, словно шкуру с

него спущают.

– А ведь уж без памяти совсем лежал и голоса не подавал.

– Тут, брат, мертвый в память придет.

– Да, уж этот работает без обману.

Из избы вышел портной и, махнув рукой, сел на завалинку.

– Не приведи бог,– сказал он,– болеть плохо, а уж лечиться

вовсе – другу и недругу закажешь.

Через минуту вышел и коновал. Но не как врач, окончив

лечение, выходит, чтобы успокоить родственников, а как

строгий обвинитель. В руках у него был какой-то пузырек с

больничным ярлыком.

– Это что у тебя? – спросил он у портного.

– Да это так... Прошлый раз в город ездил, в больнице дали.

119

– Что ж, там всем дают, кто и не просит? – спросил

иронически коновал.

– Нет, да ведь как сказать-то... все думается.

Коновал ничего не сказал, только поболтал лекарство,

посмотрел его на свет и забросил далеко в крапиву.

– Теперь думаться не будет,– сказал печник. И прибавил:–