хотела еще раз пережить то, что было ею пережито в прошлый

раз. Это несомненно. «Для некоторых это не проходит

бесследно»...– перечитал он еще раз это место. Значит, для нее

не прошло бесследно.

И Андрей Андреич решил, чтобы не пугать ее и заставить

сделаться менее настороженной, согласиться на словах, что

этого больше не будет. Ведь женщины больше всего боятся слов.

Если им пообещать, поклясться, что ничего не будет из того, что

в прошлый раз было, то они, успокоившись, позволят гораздо

больше, чем в прошлый раз.

«О, милая – она взволнована, она сама испугалась того, что

пробудилось в ней».

155

То, что она была скромная, целомудренная женщина, да еще

жена его приятеля, это еще больше увеличивало цену их

близости.

И чем тоньше, чем длительнее будут у них такие отношения,

тем больше будет неиспытанных переживаний.

Он сам предложит сегодня проводить ее и ни слова не скажет

о том, чтобы она осталась у него. И какое наслаждение будет

увидеть в ее глазах мелькнувшее желание остаться!

Андрей Андреич вдруг вспомнил про письмо Василия

Никифоровича и, распечатав его, стал читать. Несмотря на то,

что письмо было коротенькое, всего в один листок, он читал его

очень долго. Потом положил на стол и утер платком

выступивший на лбу пот.

IV

Василий Никифорович писал о том, что он разошелся с

своей второй женой, она едет в Россию, чтобы найти себе

какую-нибудь работу. Отчасти он сам виноват в этой истории и

просит его, как друга, передать ей оставленную обстановку и

вещи, так как не в состоянии дать ей много денег. А она может

оказаться в безвыходном положении, не имея ни родных, ни

знакомых.

Когда пришел ученик, он заметил в своем учителе какую-то

странную перемену. Учитель был тих, молчалив, точно чем-то

пришиблен.

– Андрей Андреич, что с вами?

– Так, неприятность...

– В чем дело?

Андрей Андреич рассказал, что его приятель семь лет тому

назад, уезжая, оставил ему свои вещи и обстановку с условием,

что, если он через год не вернется, вещи переходят к нему. А

теперь приехала его жена и требует их обратно. То есть не она

требует, а он просит вернуть и передать их ей.

– Шлите к черту,– сказал ученик.– Основание для этого:

первое – то, что он сам сказал, что через год можете вещи и

обстановку считать своими. Это, так сказать, моральное

основание. Второе – то, что определенно существует декрет, по

которому лица, не заявившие в течение шести месяцев со дня

объявления декрета о желании получить свою собственность от

156

тех, у кого она находится, лишаются права на нее. Это –

юридическое основание.

– Ах, все это не то... Тут совершенно другие обстоятельства и

другие отношения,– сказал, поморщившись, Андрей Андреич.–

А то, что вы говорите, так грубо,– и моральное и юридическое,–

что совершенно сюда не подходит. Я ни одной секунды не

задумываюсь о том, что обстановка должна быть возвращена.

Тут вообще и разговоров никаких не может быть. Она не моя, и

я должен отдать. Тем более, что я связан с владельцем

приятельскими отношениями и, кроме того...

Он замялся и не договорил. Потом сказал:

– Но тут вот какая досадная вещь: если бы я знал, что

придется возвращать, я не продал бы своей обстановки, и у меня

были бы хоть какие-нибудь деньги на черный день. Но, с другой

стороны, что же делать, он сам не знал, что так получится. А я

не дикарь и не большевик, чтобы не понимать, что если вещь

чужая, то сколько бы времени ни прошло, она так и останется

чужой, а не моей.

– Напрасно,– сказал ученик.– Архаический взгляд. А если

бы, скажем, вас не было и приятелю вашему некому было бы

передать обстановку и пришлось бы ее тут бросить на произвол

судьбы, она цела была бы или нет?

– Странный вопрос... раз бросил на произвол судьбы,

конечно, она тогда пропала бы.

– Значит, если бы вас не было, то для него она все равно