пропала бы. Следовательно, вы имеете имущество, не

принадлежащее вашему приятелю, а как бы какое-то другое.

Еrgо 41* не выпускайте из рук и шлите к черту.

– Оставьте!.. Говорю же вам, что здесь совершенно

особенные обстоятельства и отношения.

– Архаический взгляд,– сказал опять ученик.

– Ну и пусть архаический. Вам меня в свою веру не

перекрестить. И я горжусь тем, что у меня архаический взгляд.

Слава богу, что у нас, у крошечной кучки уцелевшей от

разгрома интеллигенции, осталась моральная крепость.

– Тогда хоть за хранение возьмите,– сказал ученик, пожав

плечами. Он проиграл свой урок и ушел.

А учитель, как-то сразу осунувшийся и побледневший, стал

ходить по комнате, каждую минуту болезненно морщась. Весь

41 Следовательно ( лат.).

157

разговор с учеником был настолько груб и оскорбителен для

того чувства, какое было у него к этой женщине, что он

испытывал моральную тошноту, когда вспоминал отдельные

выражения из этого разговора.

– Этот толстокожий, лишенный души и всяких идеалов, про

нее говорит: «Шлите к черту. . декрет!»...

В самом деле, пережить такое чувство, какое он пережил

несколько часов назад, и потом эти грубые, отвратительные

слова услышать в применении к ней.

Но, главное, он чувствовал, что теперь вся

непосредственность, вся прелесть отношений нарушена. Вместо

того, чтобы ждать ее с радостью и замиранием сердца, теперь он

будет думать о том, всю ли обстановку передать сразу, или

можно по частям, чтобы не остаться без всего. И потом, как

перейти от того тона отношений, какой у него был к ней, к

разговорам о возвращении вещей? Не подумала бы она, что ему

жаль этой обстановки. И каким тоном заговорить об этом?

Простым, теплым и дружеским или сказать об этом в шутливой

форме? А вдруг шутка выйдет натянутой? Потому что, в самом

деле, остаться без всего – это не так уж весело.

– Как все-таки в одном отношении счастливы эти

толстокожие. Для них не существует никаких мучительных

вопросов, никаких неловких положений, они рубят с плеча – и

ладно. У них все просто и определенно.

Андрей Андреич ходил по комнате и положительно не мог

представить себе, каким же все-таки тоном начать разговор.

Сказать просто, что все это имущество и обстановка в ее

распоряжении. При этой мысли ему стало легко и радостно. Чем

меньше слов, тем сильнее всегда действует на людей. Она,

наверное, будет поражена и растрогана. А он скажет ей, что

моральная крепость – это все, что есть теперь у нас, у

оставшейся кучки интеллигенции. И что это не заслуга с его

стороны, а долг... Может быть, только в самом деле... за

хранение... Боже, какая нелепость может лезть в голову! –

сейчас же воскликнул он.

Андрей Андреич посмотрел на часы. Было шесть. Через два

часа она придет. У него забилось сердце при мысли о том, что

будет в сегодняшний вечер. Их близость, наверное, еще

подвинется. И как это жутко и сладостно следить обостренным

чувством за каждой новой переходимой гранью... Но вдруг ему

пришла мысль, которую он совершенно упустил из вида:

158

именно, что она уже не жена Василия Никифоровича и, значит,

совершенно свободная женщина. И что всякая вновь

перейденная черта близости для него, как для честного

человека, должна означать принятие на себя ответственности за

судьбу женщины. Так как, что бы ни говорили эти

представители новой жизни, по отношению к женщине он

навсегда останется тем, что он есть.

А может ли он при своей необеспеченности принять на себя

ответственность за другого человека? Тем более, что она сейчас

без работы, без родных. Следовательно, она сама ничего не в

состоянии заработать. Если, положим, она продаст его

обстановку, то все равно этого ненадолго хватит.

А он с чем останется, если она продаст обстановку?

– Ни туда ни сюда! – сказал он в отчаянии, остановившись