Принял в гости из кают.

Добрый ящер человеку

В тёплом брюхе дал приют.

Дальше было про то, что «можно дружно верить в завтра, вспоминать в пути родню, мчаться в брюхе динозавра и придумывать меню», и про то, как можно честно вместе жить, если в брюхе динозавра, даже в брюхе динозавра всем заботливо дружить. Но это уже пели все вместе! Даже будущий космонавт Перчиков. Даже Моряков.

И Борщику стало так приятно, что, присев на свою раскладушку, стоявшую под хвостом гигантского ящера, он расчувствовался, оттаял и вздремнул. Не то чтобы совсем уснул, а просто стал аккомпанировать прекрасному баритону Федькина нежным прихрапыванием.

Ему виделась жаркая Антарктида, по которой среди пальм и папоротников прогуливались какие-то симпатичные динозавры.

Они покачивались и пели голосами Федьки- на, Морякова, Матрёшкиной про него, про Борщика, и он им аккомпанировал, пока какой-то молодой динозавр голосом Сол- нышкина не сказал:

— Вы подумайте, его уважает будущий великий певец, про него поют, а он завалился и похрапывает, как бегемотик! Видали?!

Борщик испугался, Борщик юркнул от него в брюхо динозавра. По брюху динозавра он бежал от динозавра. Брюхо урчало, плюхало, бренчало на гитаре! Кок уже слышал позади себя грохот и хохот!

Но вот впереди показался какой-то выход, Борщик бросился к нему, с криком подпрыгнул и врезался головой в трюм. Судно дрогнуло, дёрнулось — и, проснувшись в рубке, вздремнувший от счастья Пионерчиков закричал:

— А-а-а!

— Увидел! Наверное, увидел живого! — решили все и заспешили наверх. Но, выбравшись, услышали, что Пионерчиков изо всех сил кричит:

— Ура! Та-ри-о-ра!

Все бросились к носу, где Верный всё ещё рычал, поскрёбывая лапами палубу, и увидели возникающий впереди такой знакомый остров.

Теперь все, буквально все смотрели на Солнышкина, которому оставалось нырнуть, раскрыть раковину и выложить на стол жемчужину в сотню тысяч долларов!

И только потирающий вторую на судне за сутки огромную корабельную шишку Борщик всхлипнул:

— Какая Тариора?! Впереди — айсберг. Мы с вашими парусами вернулись в Антарктиду!

Солнышкин и Перчиков смотрели вперёд. Там желтели бананы, пылали орхидеи, там среди птиц качали кокосовыми верхушками пальмы.

Но впереди действительно поднимался громадный знакомый айсберг, в котором просматривались ниши от двух фигур. А на берегу бегали такие знакомые команде фигуры, что только ой-ой-ой! Палуба замолкла.

— Но этого не может быть! — поразился Моряков.

— Не может! — чётко подтвердил Челкашкин. — Не может! Ничего подобного науке пока не известно!

Но всё это было. И не только это!

Две знакомые всем фигуры вдруг начали почему-то заносить друг над другом огромные дубины. Дело пахло вооружённым конфликтом, и не терпевший кровопролития Моряков скомандовал:

— Бот на воду!

ПРОТИВ ВСЕХ ЗАКОНОВ НАУКИ!

Через несколько минут бот, в котором сидели Верный, Перчиков, удивлявшийся отсутствию представителей племени, Солнышкин, Челкашкин, Моряков и Матрёшкина с сумкой бинтов, обогнув айсберг, врезался в песок.

Команда вылетела на берег, и навстречу своим старым спутникам выбежали, протягивая руки, загорелый, отощавший Хапкинс и румяный распузырившийся артельщик.

— Солнышкин! Перчиков! — радостно сверкнул своим золотом Стёпка и бросился их обнимать, искренне радуясь тому, что команда цела и невредима. — Живы! А мыто думали, что вы уже тю-тю!

Верный зарычал, а Челкашкин удивился:

— А что значит тю-тю?

— Ну, того! — показал артельщик большим пальцем вниз. — Ушли на дно.

—Ас какой это стати мы — тю-тю на дно? — спросил Перчиков, ещё больше озадаченный тем, что, кроме артельщика и Хапкинса, их никто не встречает.

Но Моряков, потрясённый и обрадованный происшедшим, всплеснув руками, воскликнул:

— Мы-то что! Вот то, что вы живы, — вот это да! Потрясающе, поразительно! Это же против всех законов науки!

И Челкашкин хотел что-то заметить по поводу науки и по поводу того, что сегодня видел во сне, но снова заговорил Стёпка:

— А мы живы, и даже очень! Правда, мистер Хапкинс? — переполненный радостью, сказал он. — Живы и, кажется, неплохо обживаем мой остров!

— Чей? — удивился Перчиков.

— Мой, — гордо повторил Стёпка,

— С какой это стати? — изумился обрадованный было Солнышкин. — Это ещё с какой такой стати твой? По-моему, править островом приглашали Перчикова! Или забыл?

— Конечно, помню, — сказал Стёпка. Он хорошо помнил лодки догонявших их островитян, грохот копий, щиты воинов и особенно обещание вождя скармливать Перчи- кову ежедневно жареного поросёнка. — Конечно, это я помню. Но я здесь, — живо придумал он, — последнее время добровольно замещал Перчикова и ухаживал за памятником ему.