прихода Аллы они приняли под холодную закуску граммов по двести, и

стало ничего. Потом Вася появился с рыженькой вертлявой девкой,

которая для начала состроила Юре глазки. А он то ли сразу купился, то ли

потому, что соскучился по женскому вниманию — Наташка была на

восьмом месяце, но скорее всего просто потому, что двести граммов без

должной закуски сделали свое черное дело, расшиковался, заказал

шампанское, коньяк, фирменное филе.

Вышли они уже в двенадцатом часу совсем тепленькие. Темень в этих

захолустных переулках была жуткая. Вася ушел вперед, за такси, а он

остался с Аллой и у какого-то столба обнял ее. Что столб был, он хорошо

запомнил, потому, что она шагнула назад, и он прижал ее к ребристому

столбу и обхватил сзади руками, чтобы ей не было больно, а она, закинув

голову, ответила влажными губами.

Потом все продолжалось в машине. Они сели на заднее сиденье, а Вася

впереди. Юра сразу же нащупал ее колени, они раздвинулись, пропуская

его руку, и сомкнулись. Подол Алла придерживала, чтобы не задирался.

Но Вася все-таки увидел и сказал: «Портфелем бы хоть закрылись, черти!»

— и передал им свой тяжеленный сундук, Он все рассказывал про свою

работу.

Когда они наконец доехали, Алла сказала: «Пойдем к нам. Я сварю

кофе», и Вася, который к концу дороги то ли задремал, то ли обиделся,

подхватил: «Пойдем, старик. Это она здорово умеет!» Но Юра отказался

— кто его, этого Васю, знает, может, он нарочно терпел в машине, чтобы

дома устроить бенц. Да и ее поведение было подозрительным.

— Мы выйдем, Вася. А ты подержи машину, — сказала Алла, Юра

полез вслед за ней. — Я попробую его уговорить.

Было сыро и холодно. Девятиэтажная башня стояла, уже совсем

темная, под ногами еле угадывалась мокрая асфальтная дорожка.

— Ты боишься? — спросила Алла, когда они зашли в подъезд. — Он

сейчас заснет и утром ничего не вспомнит.

— Давай утром, — сказал он, не в силах совладеть с собой, — скажи

адрес.

— Позвони. У нас дома есть телефон, Я возьму отгул.

Она записала номер ему в книжку, и он, не прощаясь, выскочил на

улицу. Такси Вася все еще держал.

Утром ему было противно и стыдно. Особенно стыдно за то, что деньги,

которые он вчера истратил, предназначались на шмотки для ребеночка.

Жили они тогда не лучше, Наташка эти самые тридцать рублей скопила

черт знает какими хитростями. И он просадил их на малохольного Васю и

его рыжую прости господи. Бедный Вася, она, наверное, на каждого

встречного так вешается и специально придумала, что на работе ее к

телефону не зовут, чтобы муж не мог контролировать, где она крутится.

В то утро ему до слез захотелось скорее очутиться дома, прижаться к

располневшей Наташке, положить руку на ее твердый живот и всем, чем он

сможет — бешеной халтурой для реферативного журнала, мытьем полов,

походами в кино не реже чем раз в неделю с обязательными последующими

обсуждениями увиденного, —ну, всем-всем искупить свой ленинградский

грех.

Но до Наташки было далеко, самолет улетал только вечером, а чувства

требовали немедленной реализации, и он яростно зачеркнул в записной

книжке пляшущие цифры — номер телефона. Потом, в самолете, он еще

раз достал книжку и увидел, что паста в ручках у Аллы и у него была

разная. При спектральном анализе цифры вылезут как миленькие.

— Стоишь? — спросила Наташка, подходя с Обратно на руках. — И

где же твое такси?

— А где твой вертолет?

— Вот он, — сказала Наташка, подавая ему Обратно,— а сейчас будет

и такси.

Она встала на бровку тротуара — тоненькая, в красном полосатом

пальтишке с блестящими желтыми пуговицами, и подняла руку, отчего

край пальто приподнялся вместе с платьем и стала видна не только колен-

ка, но и плавная трапеция бедра с дорожкой от натянувшей чулок резинки.

Юра смотрел на нее издали, спрятавшись с Обратно за стену дома, чтобы

того не продуло. Ему вдруг показалось странным, что вон та кокетливая