Между прочим, если другое существо намного больше тебя, нельзя не ощутить его запах. Сидя около великого Анту, я хорошо различала запах пота и пыли от его огромных босых ступней и тонкий сладковатый аромат ладоней. Это запах хурмы - именно она мне вспоминается, хотя хурма вроде вообще не имеет запаха, - и даже дыхание из его рта не вызывает у меня отвращения.

Великий Анту вздохнул и поморщился.

– Узнал я крайне мало, и все не то, что нужно. Узнал, к примеру, что на смену однородному населению придет деление на сотни народов и языков. Что религия сформируется совсем не так, как я ожидал... И что с какого-то момента, вычислить который с большой точностью мне вряд ли удастся, социальное развитие лулу невероятно ускорится. Это интересно и повторяет опыт наших предков, но пока не нужно. Не знаю, стоит ли воспринимать всерьез предположения некоторых твоих современников касаемо нашей деятельности на планете... Как я понимаю, ее следов осталось крайне мало, да и те, что имеются, столь двусмысленны, что оцениваются большинством как продукты собственной истории. Возможно, так и есть. Память лулу очень коротка; удивительно и то, что вы сохранили расплывчатые воспоминания о событиях всего лишь двухтысячелетней давности. Одним словом, совершенно неясно, когда именно нанья покинут Землю и по какой причине.

С минуту я переваривала этот монолог. Он говорил больше с самим собой, мало волнуясь о том, пойму ли я его.

– Но некоторые воспоминания кажутся вполне достоверными! Все народы знают мифы о потопе, все считают, что большинство знаний и умений даны богами...

– Первое можно объяснить локальными наводнениями либо таянием ледников. А второе - факт известный: мой отец создал лулу именно для того, чтобы они работали вместо нанья. В любом случае, если мы по какой-то причине рано или поздно покинем планету, люди надолго сохранят память о нас и уже через несколько десятков лет эти воспоминания неизбежно переродятся в культ - хотя бы на тех территориях, где мы жили. Странно не это, а то, что культ не исчезнет, будет развиваться, усложняться, непредсказуемо трансформироваться! На Эркое процесс возникновения религии был иным. Может быть, где-то на других планетах... Увы, мне почти не с чем сравнить. Но отчего мы исчезнем - вот вопрос! Твои рассказы о всемирном потопе, Фаэтоне, битве богов и титанов имеют слишком много интерпретаций и никуда не ведут. Вижу лишь одно: что-то случится с нами буквально через два-три поколения. Как же угадать, что?..

Я осмелилась:

– Могу ли я просить тебя рассказать, как вы создали лулу? Каким был тот, прежний человек? Почему потребовалось его переделывать?

Великий Анту обернулся к ближайшему монитору.

Мы сидели в его рабочем кабинете. Я не люблю бывать в его комнатах. Вот, помню, когда приехала к бабе Тане и деду Леве, мне даже сумку в прихожей некуда было поставить: свободного пространства в их доме нет, куда ни ткнись - шкафы, диваны, кресла, стулья-табуреточки, буфеты-тумбочки, сундучки какие-то, стены все в полочках... Все это завешано кружевными салфетками и лоскутными ковриками и сплошь заставлено посудой, статуэтками, шкатулками, вазами - всем, что старики накопили за свою жизнь. В их доме ступить нельзя, чтоб не наткнуться на что-нибудь, не опрокинуть пережившую войну чашку, не смахнуть какую-нибудь грошовую куклу-балерину. Моим старикам семьдесят лет. А великому Анту, на минуточку, почти тридцать тысяч, и по его дому это заметно даже лучше, чем по внешности его. Чего тут только нет! Коллекция минералов со всей Солнечной системы (каждый раз не могу удержаться от мысли о том, что хотя бы некоторые из них могут оказаться радиоактивны). Высохшие пальмовые листья с заметками хозяина - возможно, они старше Махабхараты и Вед вместе взятых. Аквариумы с мутными жидкостями, в некоторых еще шевелятся какие-то ископаемые существа. В одном углу - полностью собранный четырехметровый скелет древнего морского зверя вроде ихтиозавра, покрытый таким слоем пыли, что при одном взгляде на него свербит в носу. Несколько человеческих скелетов, в том числе детских, и это не макеты, настоящие кости, у одного даже череп проломлен. Спит великий Анту под ветвями какого-то особенного, засохшего тыщу лет назад дерева, которое до сих пор стоит в бочке с землей. Полагаю, на фоне его невероятной истории побледнеет даже родословная Белого Древа Гондора. И - бесчисленные настенные щиты, мониторы, тарелки, инструменты, все это валяется где ни попадя, даже на полу.

Великий Анту обернулся к ближайшему монитору, который тут же показал видео: трое людей идут по степи. Они были безо всякой одежды и волосатые. Не в шерсти, как обезьяны, а в густом волосе от головы до пальцев ног. У двоих этот волосяной покров был коричнево-рыжим, у третьего - черным. Ничего особенного я сначала не заметила. Ну, подумаешь, волосатые, такие и в моем времени встречаются! И лишь вглядевшись внимательнее, поняла, что эти трое и впрямь не похожи ни на меня, ни даже на моих проводников по тундре. Волосы на головах короткие, лица мужчин наполовину заросли бородами, однако бороды эти тоже коротки, и не похоже, что стрижены, - скорей всего, просто дальше этой длины не растут. По лицу женщины не определить, молода она или стара. Груди маленькие и вполне молодые, упругие. Руки, ноги, живот тоже волосатые. Худые мальчишеские ягодицы, костлявые колени, тощая смуглая рука придерживает закинутый за спину сверток из шкур. Она шла за мужчинами тем же быстрым, ровным шагом, останавливалась на шаг позже, чем они, дожидалась, когда они закончат обнюхивать кочки или рассматривать чьи-то следы на земле, и шагом позже них продолжала путь.

Изображение уменьшилось. Фигуры отодвигались все дальше, пока не превратились в черточки, едва различимые в рыжей степи, потом снова стали приближаться. Три человека, опустив головы, мерной рысцой бежали по плоской равнине, по колено в травах, почти не придерживаясь одного направления, то и дело сворачивая направо или налево, чтобы на несколько мгновений остановиться, всматриваясь во что-то, видимое лишь им, и устремиться дальше, снова остановиться, принюхаться, присмотреться - и опять бежать. Я наконец вспомнила, кого они мне напоминают. Эту деловитую рысь я видела сотни раз в фильмах о живой природе. Так передвигаются по степи лисицы, по пустыне - шакалы и койоты, а в городе - собаки. Они точно знают, куда им надо, и все же постоянно сворачивают с прямого пути, читая следы других обитателей этой местности: отпечатки лап в пыли, оставленные когтями царапины, пахучие метки. Без этого путь бессмыслен, такое чтение - часть их коммуникации, также как они сами - часть экосистемы, не главнее любых других ее представителей.

Эти люди были, пожалуй, одного со мной роста, если не выше, поджарые и сильные, сделанные из одних сухих мускулов. Они разговаривали. Во всяком случае, я видела, как старший мужчина несколько раз поворачивался к младшему и открывал рот. Никакие эмоции при этом не читались на коричневых лицах. Нельзя было их назвать ни веселыми, ни раздраженными. Даже сосредоточенными они не были. Просто шли, как шли вчера и позавчера, как будут идти завтра - для того, чтобы найти какую-нибудь еду, поспать, свернувшись калачиком на земле, и идти дальше... Трудно представить, что у них есть где-то становище, шатры или обжитые пещеры, что они готовят пищу на огне и шьют одежду. Однако в левой руке оба мужчины несли копья - добротные копья с каменными наконечниками, и руки эти обвивали браслеты с мелкими камушками или ракушками. Если есть оружие и украшения, значит, есть зачатки культуры - я не могла представить, что может быть иначе.

– Что ты видишь?
– спросил великий Анту.

– Это люди. Они еще очень близки к природе и не видят различий между собой и животными, но они уже люди. Они охотятся с оружием и украшают себя. Животные так не делают.

– Да, это не животные. Они не осознали силу своего ума, но уже умеют им пользоваться. Все же многое им недоступно. Они не думают о завтрашнем дне, потому что не знают категории времени. Они поедают своих родителей и умерших детей, потому что мертвый сородич для них - легко доставшееся мясо. Вчера яростно оборонявшие границы своей территории, сегодня они уходят вдаль и забывают место, где ночевали, - им неведомо, что такое дом. Для их мужчин существует только два закона: убей чужака и детей чужака и возьми себе его женщин. А для женщин законов и вовсе нет, они живут только ради того, чтобы выжить. Они рожают по четверо детей, из которых переживают троих, и умирают в двадцать лет. У них нет памяти, нет цели и будущего.

– И все же это уже не обезьяны!

– Кто знает, - проговорил он, - кто знает, сколько еще десятков, сотен тысяч лет они существовали бы только ради того, чтобы, подобно всем другим живым существам, снова и снова рожать таких же точно детей, пока виду не придет пора умирать? Разум возникает во многих мирах, но в подавляющем большинстве случаев он останавливается на стадии второго плато. Так было с этими лэнеи. Они научились добывать огонь и изготовлять оружие для охоты, но дальше не пошли. Если б не вмешались мы, скорее всего, они не смогли бы самостоятельно сделать следующий шаг, навсегда остались такими, как эти трое.