Старик почесал подбородок и усмехнулся.

– Вам смешно, а мы такого натерпелись, – обиделся Лешка.

Герман Степанович похлопал Лешку по плечу:

– Ничего. В твоем возрасте страх – это нормально.

Но Лешку это не особенно утешило. Он взял портфель и направился к двери.

– А монах-то все равно существует, – вслед ему бросил Герман Степанович. – Голову даю на отсечение.

Казарин кисло улыбнулся и вышел на улицу.

На дворе смеркалось. Лешка пересек бывшую Императорскую площадь и направился в сторону Успенского собора. Он шел не спеша, втягивая в легкие свежий вечерний воздух. Вскоре Казарин-младший открыл дверь родного Боярского подъезда и через три ступеньки помчался наверх. Долго грустить было не в его характере.

Дома уже ждал отец с приготовленным ужином. Квартирка Казариных сильно отличалась от квартиры Шапилиных. И размером, и обстановкой. Две маленькие комнатки с видом на двор Большого Кремлевского дворца, в которых обитали Казарины, были обставлены с аскетическим мастерством: две железные кровати, стол, три табурета, два стула, полки для книг, шкаф, буфет, старинная печь на крохотной кухоньке – вот, собственно, и все.

– Что у нас в меню? – спросил с порога Лешка.

Владимир Константинович накрывал на стол в комнате. На вопрос сына он галантно согнул руку, набросил на нее полотенце и с видом заправского метрдотеля произнес:

– Сегодня и ежедневно в нашем ресторане вы можете отведать: хлеб белый из отборного пшеничного зерна, масло вологодское, взбитое по старинному французскому рецепту, картофель, тонко нарезанный, поджаренный до золотистой корочки. Подается, кстати, на сковородке…

– Кстати, горит ваш картофель, – срезал Лешка отца.

Владимир Константинович кинулся к керогазу, чтобы спасти подгорающий ужин.

Через несколько минут отец и сын уже готовы были приступить к скромному ужину. Единственное, что придавало лоск трапезе, – серебряные столовые приборы, которые лежали по обе стороны от двух фарфоровых тарелок с гербом посередине.

– Ну что, начнем? – пародируя Лемешева, в образе Ленского, спросил Казарин-старший.

– Начнем, пожалуй! – в тон отцу ответил Лешка, потянулся за хлебом, но неожиданно в дверь постучали. Владимир Константинович отложил вилку и громко произнес:

– У нас не заперто!

Дверь отворилась, и на пороге появился Варфоломеев.

– Мое почтение!.. Я, кажется, не вовремя?

– Что вы, Герман Степанович, заходите, – удивился Лешка. Он выскочил из-за стола и бросился за столовым прибором для гостя. Казарин-старший сдержанно кивнул Варфоломееву:

– Проходи, Герман Степанович, отужинай с нами.

– Премного благодарен…

Варфоломеев прошелся по комнате и, сгорбившись, сел на стул. Лешка удивленно поглядывал на старика. Лишь полчаса назад они расстались, но Герман и словом не обмолвился, что собирался к ним в гости.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь стуком посуды в буфете, который издавал Лешка. Тем временем старик внимательно разглядывал, изучая, тарелку, вилку и нож, близко поднося их к своим близоруким глазам.

– Хорошие вещицы. Начало девятнадцатого века.

Надо заметить, что любая старая вещь, попадающая в руки Германа Степановича, становилась поводом для его профессионального изучения.

– Я тебе всегда завидовал, Володя: кусочек ушедшей эпохи, а как смотрится. А я вот ничего не сохранил.

Казарин-старший внимательно посмотрел на старинного приятеля и очень отчетливо произнес:

– Ну, во-первых, прежняя жизнь ушла безвозвратно, и не о чем вспоминать. А во-вторых, ничего я не сохранял. Посуда на Тишинке куплена, по случаю.

– Да ну? – то ли с усмешкой, то ли всерьез произнес Варфоломеев и провел пальцем по золотому вензелю с буквой «Т» на дне тарелки.

Герман Степанович часто заходил к Казариным по вечерам. Приходил он, конечно, к Владимиру Константиновичу. Однако сказать, что они были большими друзьями, Лешка не мог. Он замечал, что отец почемуто всегда в первые минуты тяготился присутствием Германа Степановича. Но потом глаза его добрели, и они долго болтали о разных вещах. Лешке всегда казалось, что между ними есть какая-то тайна, о которой ни тот, ни другой никогда не заговаривали.

– Я чего пришел-то? Про тарелки говорить? – спохватился Варфоломеев.

– Откуда нам знать? – отозвался Владимир Константинович.

Герман Степанович засмеялся:

– Я, Алексей, собственно говоря, к тебе пришел. Здоровьем я что-то занемог. Ты ушел, а давление у меня как прыгнет! – Герман Степанович засунул руку под свою бессменную душегрейку, прислушался к биению сердца и затем посмотрел на хозяев печальным взглядом: – Так о чем я? А-а-а… Вот я и говорю, завтра большая работа намечается, а я один из-за сердца не справлюсь. Мне твоя помощь понадобится. Ну там тяжесть какую поднять-опустить. Надеюсь, Володя, ты не против?