Казарин-старший пожал плечами:

– Пусть Лешка решает. У него своя голова на плечах…

Владимир Константинович не возражал, чтобы сын иногда помогал старику в свободное время. Герман Степанович поручал ему чистить инкрустированное золотом оружие, записывать в реестр украшения, доставшиеся от прежнего режима. Сам Варфоломеев больше всего любил работать с драгоценными камнями. Малопомалу Лешка тоже научился хорошо разбираться и в бриллиантах, и в изумрудах. Правда, иногда из старика прорывалось его несознательное классовое прошлое: позволял себе хранитель неодобрительно отзываться о мероприятиях Советского правительства по «реализации» культурных исторических ценностей на Запад. Никак не хотел поверить Герман Степанович, что вырученные средства шли на индустриализацию советской страны и поддержку мирового коммунистического движения. Но Лешка считал Варфоломеева больше чудаком, не понимающим сути нового времени, нежели классовым врагом.

Глава 9

На следующий день Лешка, как и обещал, после школы забежал к Варфоломееву. Старик сидел в старом кресле у окна, держась рукой за сердце.

– Что с вами, Герман Степанович? – испугался Лешка.

Старик махнул рукой:

– Ерунда, прихватило.

– Давайте я за врачом сбегаю?

– Нет, не нужно. Ты вот что… Выручи старика.

Варфоломеев потянулся к столу и взял предмет, завернутый в тряпицу.

– Тут одна штука, которую я никак не могу раскусить. То ли шестнадцатый, то ли семнадцатый век. То ли Франция, то ли Голландия. У меня от нее в голове ералаш приключился… – Старик попытался встать, но сил у него не было. – Снеси-ка ты ее одному хорошему человеку, пусть глянет. А я с ним по телефону потом созвонюсь. Выручишь?

– О чем разговор!

Варфоломеев кивнул и взял Лешку за руку.

– Просьба у меня еще к тебе. Никому об этом – ни-ни. Даже Татьяне, ладно? Сам понимаешь: если кто об этом узнает, то меня в два счета отсюда выкинут. А мне еще пенсия нужна.

Лешка понимающе кивнул:

– Да что вы, Герман Степанович, сделаем в лучшем виде.

– Тогда запомни: Лебяжий переулок, там есть антикварный магазин. Спросишь Зиновия Ефимовича Когана…

Если выйти из Кремля через Боровицкую башню возле Большого каменного моста, то до Лебяжьего переулка можно дойти пешком за три минуты. Но куда интересней проделать этот путь на трамвае. Поэтому Казарин отправился к Спасским воротам. Лешка не мог отказать себе в удовольствии вскочить на подножку и с ветерком пролететь несколько остановок.

Но удовольствие было испорчено тут же. На задней площадке трамвая раздался истошный крик. Оказалось, что какой-то инвалид на костылях не успел войти в вагон, а вожатый уже тронул трамвай с места. Народ стал ругать вагоновожатого, трамвай остановился, а один пассажир потребовал:

– Назовите свой номер, товарищ! Я напишу на вас жалобу!

– Мой номер давно помер! – огрызнулся вагоновожатый.

Трамвай так и не тронулся. Люди продолжали ругаться. Лешка спрыгнул на землю, плюнул с досады и поплелся пешком.

Через двадцать минут он уже входил в стеклянную старинную дверь, сжимая под пиджаком драгоценный сверток.

Зиновий Ефимович Коган, коренастый мужчина лет шестидесяти, вел неспешную торговлю за прилавком с каким-то гражданином в синем пальто. Наблюдая за ним, можно было подумать, что Зиновия Ефимовича всю жизнь только и делали, что обманывали. Но теперь ему это надоело. Каждую вещь, которую приносили для продажи, Коган тут же называл «безделушкой» и просил «не пить из него соки», потому что он и так дает за нее «хорошую цену». При этом глаза старого ювелира начинали быстро бегать, взгляд становился колючий, а на лбу выступал пот. Но стоило человеку принять условия сделки, как Зиновий Ефимович тут же превращался в добряка и самолично провожал клиента до двери.

Лешка пробрался к прилавку и спросил:

– Вы товарищ Коган?

– Кому – товарищ, а кому и Зиновий Ефимович! – строго ответил тот.

Лешка покраснел.

– А ты – Алексей. Верно?

– Угу, – кивнул Лешка и достал из-за пазухи сверток.

Коган быстро перехватил у Лешки посылку и удалился в подсобку…

Пока Зиновий Ефимович изучал варфоломеевскую шкатулку, Казарин, стоя у прилавка, слушал разговоры завсегдатаев антикварного магазина. Это был своеобразный люд: нищающая старорежимная интеллигенция, проедающая остатки припрятанного, перекупщики краденого и ненормальные коллекционеры. Острый глаз Казарина подметил кое-кого из ответственных работников, которые приходили сюда приобрести что-нибудь необычное для жен и любовниц. Живя в Кремле, Лешка научился отличать их по одежде и манере вести себя. Один из таких покупателей вел оживленный разговор с магазинным оценщиком.

– Что вы мне подсовываете всякую дрянь? – раздраженно говорил он. – Предложите же что-то дельное…

– Это вы Фаберже дрянью называете? – вскинул удивленные глаза оценщик. – Что бы вы понимали!

– Не обижайтесь. Просто я хочу приобрести что-нибудь посерьезнее, – понизил покупатель голос. – У меня с собой хорошие деньги.

– У нас весь товар серьезный, – гордо возразил оценщик. – А что вас, собственно, интересует?

Покупатель сделал вид, что задумался, а потом вдруг заявил:

– Ну, скажем, что-нибудь из коллекции Барона.

Продавец холодно посмотрел на покупателя и как бы понимающе переспросил:

– Барона?

Покупатель кивнул:

– Слыхали про такого?

Оценщик окинул покупателя с ног до головы таким взглядом, как будто только его увидел, и зашипел:

– Это, простите, никак-с невозможно-с. Барон свой товар в наш магазин не носит. Да мы ворованного и не держим…

Лешку Казарина этот разговор сильно удивил. Он бы еще послушал, но тут вернулся Коган и протянул ему сверток.