– Поздно, Паша. Поздно.

– Что значит «поздно»?

Внезапная мысль пронзила Павла Петровича. Он подскочил к столу, дрожащими руками высыпал бриллианты на стол и начал их пересчитывать.

– Где?!! Где два камня?

Лидия Васильевна поправила прическу и тихо проговорила:

– Там, где им уже давно положено быть.

Подскочив, Шумаков схватил жену за плечи и швырнул ее на диван.

– Сволочь, стерва! Где два камня?

Шумакова молчала.

– Продала? Говори!.. – Он замахнулся на жену, но ударить так и не смог. – Что тебе не хватало? Я же тебя из дерьма вытащил. Или ты все забыла?! Кто ты была? Кто?! Шлюха нэпмановская. А теперь? Жена ответственного работника. Живешь как королева – в Кремле. Хочешь – то, хочешь – это. Приемы, пайки, дача, автомобиль с шофером. Ты что, не понимаешь, что ты наделала?

Лидия Васильевна не спасовала. Она поправила халат, расправила сбившиеся волосы и в тон мужу заговорила:

– Кремль, говоришь? Пайки? Приемы?… Да я сыта по горло всем этим. Это разве жизнь? Мне тошно жить на эти подачки, которые не сегодня завтра у нас отнимут… «Живешь в Кремле»! Да мы уже давно живем в тюрьме. Ты что, Паша, не видишь, что происходит вокруг? Где все твои друзья-приятели? Скажи мне, где?! И тебя эта участь не минует. А я?! Что мне тогда делать? Мне – жене врага народа?

Шумаков опять схватил жену за руку.

– Ты дура! Ду-ра набитая! – Вдруг он выпрямился, задумчиво посмотрел за окно и медленно произнес: – Я все это и без тебя знаю. А еще я знаю – что нам все равно из этого дерьма не вырваться. Но если меня сцапают с камнями, то жизнь наша будет еще короче, а смерть – вернее…

– Да что ты все заладил: «сцапают-сцапают». Прямо как баба. Я сама все сделаю.

– Ты?!

– Я! – Лидия Васильевна оттолкнула мужа. – Есть у меня человек… Я через него уже два камня продала.

Шумаков исподлобья взглянул на жену:

– Человек? Кто?

– Какая тебе разница? Или ты ревнуешь?!

Шумаков некоторое время хмуро смотрел на жену, но в конце концов не выдержал и отвел глаза.

Ухмыльнувшись, Лидия Васильевна ушла в соседнюю комнату и через минуту вернулась с несколькими пачками денег. Она швырнула их на стол перед мужем. Шумаков тупо уставился на деньги. Затем взял одну пачку, повертел в руках и устало бросил ее на стол.

– Мусор все это, – пробормотал он.

– Это как посмотреть, Пашенька!

– Как ни смотри – все едино. Вляпаемся – и конец. Мы ж мотыльки в его лапе. – Шумаков кивнул на портрет Сталина.

– Мотыльки, Паша, мотыльки. Но и они, маленькие, иногда просачиваются сквозь пальцы…

Павел Петрович облизал губы, что-то осмысливая.

– Ты это что, про Федьку Раскольникова, что ли? Так он же по идейным… соображениям.

– Ну и что? Ведь сбежал же и живет теперь в Париже. А чем мы хуже?

Шумаков мешком осел на стул.

– Что ты предлагаешь?

– Да ничего особенного… Паша, ты бывал в Париже?

Шумаков тупо смотрел на жену.

– Где уж тебе. Ты дальше Сочи никогда не забирался. А теперь представь себе – Лазурный Берег, официанты с золотыми пуговицами несут шампанское, устрицы, шелковое белье, и главное – свобода, Пашенька, сво-бо-да.

Шумаков хмыкнул:

– Да ты ж меня в Париже прямо на вокзале и бросишь…

– Как знать, Павлик, как знать?

– Шлюха вы, Лидия Васильевна. Как были шлюхой нэпмановской – так ею и остались…

При этих словах Шумакова поморщилась, в ее глазах появился недобрый огонек.

– … Ладно, твоя взяла! Но имей в виду, попадешься – откажусь!

Лидия Васильевна горько улыбнулась:

– А я и не сомневаюсь. Не беспокойся, Пашенька, не попадусь!

Шумакова опять сладко потянулась и вышла из кабинета.

Глава 5

Луч фонарика прорезал темноту. Танька и Лешка пробирались по тесному тоннелю.

– Я чувствую, что она где-то здесь, – шепнул Лешка. – Варфоломеев говорил, что ход шел от Арсенальной до Тайницкой…

– Лешка, мне страшно, – захныкала Танька. – Мне кажется, что мы уже отсюда никогда не выберемся.

Лешка остановился и осветил перепачканное пылью Танькино лицо.

– Монаха испугалась. Ты это брось. Я тебя предупреждал: не ходи. Сама увязалась. Так что теперь не хнычь.

Танька обиженно шмыгнула носом.

Они прошли еще немного и оказались в тупиковой штольне со сводчатым потолком. Дальнейший путь был наглухо заложен кирпичом. Лешка боднул плечом кладку, перегораживавшую проход, но это ни к чему не привело.