Глава 1

10 августа 1941 года

Алексей Казарин стоял на площади перед Курским вокзалом и вдыхал утренний запах родного города. Он только что вернулся в Москву, в которой не был три долгих года. Чем больше смотрел Лешка по сторонам, тем меньше узнавал столицу. Аэростаты в небе, полупустые улицы, заклеенные крест-накрест окна, бумажный мусор вдоль тротуаров, плакаты «Не болтай!» с девушкой в платочке, приставившей ко рту палец, – все это было так непохоже на тот город, который Казарин покинул с вещмешком за плечами. Тогда в 38-м Москва улыбалась ему криками морожениц, звоном трамваев, веселыми, какими-то бесшабашными гудками автомобилей. Теперь все стало по-другому. Даже моторы машин, казалось, работали тише. А главное – резко изменились сами москвичи. Тревога чувствовалась во всем: в торопливости походки, в лицах, даже в серых тонах одежды.

Сам Казарин был одет в военную форму летчика с голубыми петлицами лейтенанта. Одной рукой Алеша держал легкий фанерный чемоданчик, а другой опирался на палочку, которой очень стеснялся.

Через некоторое время около Алешки остановился черный лакированный «Паккард», из которого вышел Владимир Константинович. Отец и сын крепко обнялись…

Несмотря на ранний час, в городе уже кипели оборонительные работы. Некоторое время отец и сын ехали молча.

– Да, город не узнать, – оглядывая проносившиеся за окном улицы, наконец сказал Лешка.

– Я думаю, это только начало! – грустно ответил отец.

Машина свернула на набережную Москвы-реки и понеслась в сторону Кремля.

– Пап, а правда, что правительство будет эвакуировано из Москвы?

– А вот это, мил-человек, не нашего с тобой ума дело…

Впереди показались очертания Москворецкого моста и контуры Беклемишевской башни. Алексей обернулся к отцу:

– Кремль бомбили?

Казарин-старший кивнул:

– В Арсенал попали, семьдесят человек наших убило… Сам все увидишь… Что с ногой?

– А что говорить? – нехотя проворчал Лешка. – Ходить, сказали, буду и бегать тоже. А вот с авиацией придется, похоже, проститься.

Отец тихо присвистнул.

– Да ладно, пап, Красная Армия найдет мне применение. Видишь, какие дела творятся.

– То-то и оно… Сколько отпуска-то дали?

– Как положено – неделю, включая дорогу.

Возле Водовзводной башни машина свернула с набережной и остановилась у Боровицких ворот. Подошедший офицер, прежде чем заговорить, внимательно осмотрел салон.

– Документы.

Казарин-старший протянул удостоверение.

– Это и есть ваш сын?

– Он самый…

Офицер посмотрел на Алешу и коротко скомандовал:

– Товарищ лейтенант, ваши документы!

Алексей протянул офицерскую книжку.

– Обязательно явитесь в комендатуру отметиться.

– Есть!

Машина въехала на территорию Кремля, миновала Оружейную палату, повернула налево во внутренний двор Большого Кремлевского дворца и притормозила возле Боярского подъезда. Отец и сын поднялись на третий этаж, прошли по «Чугунному» коридору и остановились у четвертой двери. Отец отпер дверь и вошел в комнату.

– Ну что ж вы, сударь? Так и будете стоять на пороге?

Лешка не торопился входить. Он погладил косяк, хранивший карандашные отметинки роста, и только после этого вошел в квартиру. Помещение, в котором жили Казарины, только на первый взгляд было обычной квартирой. Всего две маленькие комнатки и кухня. Но окна выходили во двор Большого Кремлевского дворца, сверху располагался Теремной дворец – первые каменные жилые покои, за углом – знаменитая Боярская площадка. Правда, Лешка привык ко всему с детства и не особо замечал окружающую обстановку. Мебели в их квартирке было совсем немного: две железные кровати, круглый стол, на котором стоял графин с водой, буфет с посудой, несколько стульев – вот в общем-то и все, что характеризовало быт Казариных.

В одной из комнат гордо возвышалась единственная достопримечательность их скромного жилища – старинный стеллаж красного дерева, на котором размещались книги. Книг было много, но, как и до его отъезда, все они строго разделялись на три группы: медицина, археология и история. В этом отец был педант. И Лешку приучил ставить прочитанную книгу в отведенное для нее место. На стеллаже непривычно пустовала лишь верхняя полка.

– А куда подевался радиоприемник? – спросил Лешка.

– Пришлось сдать. Приказ Совнаркома.

– Зачем?

– Боятся, что мы с тобой станем жертвами вражеской пропаганды.

Отец тем временем налил таз с водой и взял полотенце.

– А ну, снимай сапоги – я ногу твою обследую.

Лешка сел на кровать, снял яловый сапог и завернул брючину галифе. Отец ощупал колено сына, на котором алел широкий шрам, тяжело вздохнул и достал из ящика какую-то мазь.

Лешка отбросил показную суровость и тихо попросил:

– Бать, не томи. Давай приговор.

Но Казарин-старший молча смазал поврежденное место, крепко перетянул бинтом и поднялся.