С досады Мадлен стеганула животное. К ближайшему городу придется добираться одной. Несмотря на недавние гонки, ее скакун не был предназначен для быстрой езды, но он оказался куда выносливей любой породистой лошади.

Не замечая ничего вокруг, едва превозмогая боль в пояснице, которая с каждым часом мучила ее все больше и больше, она стискивала зубы и неслась вперед.

К полудню солнце поднялось высоко, стало сильно припекать. Девушке захотелось содрать с головы этот ненавистный капюшон, ей казалось, что он душит. Но страх рождал в ней благоразумие и она терпела. Крупные капли пота стекали по лицу, а пестрые вывески придорожных трактиров манили сделать остановку, кинуться на постель и лежать без движения долгие, долгие часы. Однако она твердо задалась целью отъехать как можно дальше и сделать это лишь с пятиминутными остановками, чтобы дать напиться мулу в реке и выпить воды самой. Благо в седельной сумке обнаружилась большая фляга, а кроме нее еще охотничий нож и, – что весьма важно и необходимо – пропуск на имя какого-то Серафима де Мера.

Однако к вечеру Мадлен едва не валилась из седла, а перед глазами плавали темные круги. Девушка знала, что непременно загонит бедное животное, но не могла предположить, что сама не выдержит и половины пути.

Она искала глазами подходящий постоялый двор, но гостиницы по мере удаления от Нанта стали появляться все реже. Лишь бескрайние виноградники и пара-тройка крестьян, точками мелькающие где-то вдалеке посреди зеленого океана Мюскаде, нависшее темно-синее небо с ярко-лиловыми легкими облачками, окрашенными лучами уже успевшего спрятаться за горизонт солнца, – так, словно это невидимый художник нанес первые наброски будущей картины. Мадлен, натянув поводья, замедлила шаг и со страхом подумала о ночи, которая вот-вот встанет у нее на пути. Силы были на исходе, а останавливаться на ночлег посреди кустов виноградника – верх безумия.

Сменив галоп на шаг, она все же смогла выдержать лишь три часа, равно как и ее мул.

– Пара минут на отдых, – прошептала девушка, сползая с седла. Привязала измученное животное к виноградной лозе в десяти футах от дороги, а сама рухнула прямо на землю у ровной стены кустов и тут же заснула.

***

Хозяева гостиницы и несколько слуг – все как один, окружив кровать плотным кольцом, в изумлении и с бесконечным состраданием глядели на несчастного Михаля. Тот долго не приходил в себя, а когда открыл глаза, несколько мгновений метался по простыне, исторгая несвязные вопли. Полное осознание произошедшего вернулось не сразу. С усилием приподнявшись, он встревожено огляделся.

– Что произошло? Где моя Магдалена, сестра моя? Мадлен, мадемуазель Кердей…

Молодой человек смешался и от волнения не смог произнести ни единого французского слова верно. Смесь польских слов и то, что ему казалось французской речью, вызвала на лицах людей недоумение и даже страх. Слуги вновь принялись перешептываться и отчаянно креститься, а губы темноволосой хозяйки дрогнули в жалостливой полуулыбке. Обернувшись к супругу, она тихо спросила:

– Что он говорит? Он спрашивает, где эта мошенница? Должно быть, господин ничего не помнит.

– Что делать, Люзанна? – бросил хозяин в нескрываемой досаде. – Разрази меня гром, с этими иностранцами одни напасти! Долг еще не оплатили задиристые ломбардские петухи, что разгромили конюшню, а нынче еще и кража. Теперь ищи свищи девку. Кто она такая?

Обернувшись к слугам, он выругал их и велел, вместо того, чтобы таращить глаза, идти за гарнизонными. Хозяйка продолжала любоваться бедным поляком с красивыми глазами и кожей бледной, как у привидения, молча соображая, что же с ним делать и как помочь. Оторванная от созерцания громкой бранью, она бросила короткий недовольный взгляд на мужа.

– О пресвятая матерь божья, не горлань, как торговка с Шампо! Разве не видишь, как страдает этот несчастный юноша, – зашипела она, и, смочив салфетку в прохладной воде, услужливо подала ее Михалю. Тот уже поднялся, и едва переступая ногами, преодолевая головокружение, направился к окну.

Отмахнувшись от супруга, точно от назойливой мухи, Люзанна засеменила за Михалем.

– Господину нужен врач, – осторожно заметила она. – Видели бы вы свое лицо! Бровь рассечена, веко опухло, а глаза почти не видно. Ох, и крепко же она вас огрела.

Михаль, все еще пребывавший в мире полусна-кошмара, с трудом пытался преодолеть острую боль в висках и припомнить обстоятельства вчерашнего разговора, вздрогнул от звонкого голоса хозяйки, прозвучавшего почти у самого уха. Склонившись к подоконнику, он застонал, скорее с досады, чем от боли.

– Ну, ну будет вам! – проговорила женщина, тепло приобняв его за плечи.

– Мне нужно найти ее. Пожалуйста, пошлите слуг, пусть Магдалену найдут. Она отправилась на пристань. Надо искать там.

– Ничего не понимаю, господин, что вы говорите… Должно быть, у вас пропали деньги? Кем приходилась вам эта девица? О, вижу, вы, мальчик мой, наивны, как агнец Божий. Доверились красотке, а она вас обвела вокруг пальца. Но ничего, швейцарские молодцы ее отыщут, и ваши денежки отыщут… Вы разумеете?

Упоминание о швейцарцах взволновало его. Михаль тотчас же схватился за пояс, но, не обнаружив ни его, ни кинжала, побелел от гнева.

– Нех мне дьябел порве! – вскричал он. – Вы что же… думаете, она обокрала меня? Но это не так!.. Это не так! Сколько я вам должен? – вынув из кошеля несколько монет, он швырнул их на пол и стремительно вылетел из комнаты.