Пару ждала охота, степная охота в высоких травах, так мало схожая с лесной. Пока Меланья лишь старалась не упустить жениха из виду, когда он гнался за зверем, но Зоек уже начал обучать ее обращению с пистолетом и ружьем. Теперь он только посмеивался, вспоминая, как некогда задавался вопросом: сможет ли женщина эта выстрелить в человека?..

...Он никого не известил заранее, ни родителей, ни братьев, даже голубка не послал. Так и привез Меланью в Волковы и заявил, едва отцу поклонившись, что надумал жениться и вот она, невеста. Ничего удивительного, что весть весь городок на уши подняла.

Отцом Зоека являлся, как уже упоминалось, войт Волков — Славор, немолодой, украшенный глубокими шрамами и выбеленный летами муж. По словам жителей, сколь мудр был он, столь и спокоен; по сравнению с батюшкой сын казался мало не порывистым. Выслушав цель приезда и познакомившись с Меланьей, смущенной несказанно, думавшей, что Зоек известил родню, Славор переглянулся с женой и пригласил Стольника за наскоро собранный стол — для обсуждения деталей. Отец по себе знал: решения Зоека ничто не поколеблет.

Писарь погостевал в Волковах неполных два дня, ибо прибыл как раз для того, чтобы договориться обо всем и, закрепив уговор рукобитием, снова отбыть к Потеху. Крестный клялся всем святым, что обязательно будет на свадьбе. По его отбытию Меланья внимательнее присмотрелась к жениховой родне. Наученная горьким опытом, наиболее внимания она обратила на будущую свекровь. Но тут и малейшего сомнения в благочестии не возникло, ибо черноглазая смуглая Ярила, отдаленно и на цыганку, и на жительницу заморского Заева похожая, лучилась добротой и искренностью, была ласкова и жалостлива с челядью, не говоря уж о Меланье. Ярилу удивляло поначалу, как держится с ней сыновняя избранница, как насторожена, — это подсказывало женское чутье, внешне же ожидание подвоха ничем не проявлялось.

Славор был ровен со всеми, этим немного напоминая Стольника; к Меланье относился он не лучше и не хуже, чем к родным сыновьям. Одначе, если приглядишься, уловишь скрытую гордость при взгляде на старшего сына и избранницу его. Кто знает, было бы так, если б Меланья простой вдовой являлась, не гадалкой? Даровитые ценились в любом селении, и войт не хуже Юмины знал, что рано или поздно придется искать общий язык с новой, пришлой ворожеей. Конечно, удобнее, когда она под кровом твоим обитать будет да еще и родней.

А еще у Зоека был меньшой брат Артам. Если старший у Ярилы и Славора выдался как дуб в поле, то младший пошел больше в мать — такому впору ножи метать-баловаться, а не с мечом управляться (хотя, конечно, второе уметь обязывало положение). Артам не намного уступал Зоеку в летах, но был совершенно не похож на него ни внешне, ни характером. Истинно ловкий цыган с ярмарки!.. Не заметно в нем было угрозы, крывшейся глубоко в глазах старшего, — место ее занимала шалость, заключавшаяся в потакании мгновенным хотениям и прихотям. Мнилось, стоит ему захотеть чего-то, будь то поцелуй смазливой девчонки иль вышитый кисет, принадлежащий другому, — возьмет, не задумываясь, на кражу пойдет и убийство, возможно, свершит... Рядом с Зоеком Меланья ничего не боялась, разве смертной разлуки, но проснувшийся дар вещуньи раз или два кольнул в центр лба крошечной иголочкой, остерегая. Не укрылось от молодой женщины, как поглядывал на нее Артам, не укрылось и от матери его, которая, едва заметив, тут же остеречь младшего поторопилась:

— Не вздумай затевать соперничество с Зоеком. Он три шкуры с любого, кто прикоснется к ней, спустит, не вздумай!

Артам, перекатывая с пальца на палец взблескивающую платянку, презрительно фыркнул:

— Нужна она мне.

Как ни хотелось Яриле уберечь меньшего сына, он, увы, принадлежал к тем людям, которых предупреждения и запреты сильней раззадоривают. Мать знала об этом, но не могла не упредить его, надеясь на сознательность сынову, долженствующую же когда-то пробудиться.

— Прислушайся, ради Бога, прояви в кои-то веки здравомыслие, — сказала она напоследок.

...Охота выдалась неудачной. Зоек истратил почти весь порох в попытке подстрелить необычайно упитанного зайца, безрассудно выскочившего из зарослей, а в конце молодые люди так увлеклись погоней за лисой, что спохватились, что надо бы, пожалуй, возвращаться, когда светило взобралось высоко.

На полпути солнце стало припекать вовсе как огонь сковородку. Все живое попряталось от лившегося сверху жара, с верховых пот лил в три ручья.

— Воды не осталось? — спросила Меланья, оттягивая ворот прилипшей к телу рубашки.

— Ни капли, — жених встряхнул перевернутую флягу.

— Не доедем по такой жаре.

Зоек согласился и указал вперед, приложив ладонь к глазам и вглядываясь в колышущееся знойное марево:

— А вон, кажется, дубнячок, переждем.

Они подогнали коней и вскоре въехали в благодатную тень. Под деревьями в обложенной камнями ямке виднелся кусочек неба, и едва заметная тоненькая струйка журчала по руслу обмелевшего родника. Зоек перебросил Меланье флягу, а сам взялся расседлывать коней. Когда с этим было покончено и оба умылись и напились вдоволь, Зоек растянулся на траве, уложив голову на седло, что не в новинку было воякам.