– На здоровье, - ляпнул яс облегчением и, ускоряя шаг,завернул за угол...

Заскочив в деканат, я скинул на стол сидя дремлющейбальзаковского возрастасержантихиПотнопаховой свой повидавший виды больничный лист и попытался выскользнуть в дверь незамеченным...

– Товарищ офицер, - тормознулавсе-таки разбуженная моим появлением дородная канцелярская крыса.

– Чего тебе(?!), Потнопахова, - скривил я не особо-то радушную улыбку.

– Не сделаете ли даме одолжение?!
– замлела бабенция.

– Я свой больничный принес. Вон он по центру стола, - перевел я стрелки с, как покажись, затевающегося чего-то интимного.

– Не почешете ль, рыцарь, даме спинку?
– подтвердила мои опасения состроившая кошкины глазки Потнопахова.

– Сама чеши!
– порываясь к двери, посоветовал я.

– Не дотя-ягиваю-юсь, а спина иззуде-елась, - надавила на жалость обольстительница.

– Когда что-то чешется, хрен уснешь! А ты только что храпела похлеще обожравшейся спелеологамипещерной большеротой похабени!
– аргументировал я.

– А я тогда... ваш больничный потеряю!
– Потнопахова нагло перешла с беспонтовой лирикик примитивнейшему шантажу, - И останетесь без стипендии!

– Ладно, почешу, - уступил я.

– Раздеваться?!
– восторженно поинтересовалась похотливая сержантиха, - Я мигом! И разденусь, и постель налажу! Даже ждать не придется!
– на сих словах бесспорно обуреваемая нешуточной страстью мадама принялась, путаясь в пуговицах своей защитного цвета рубахи, лихорадочно их расстегивать...

– О чем шла речь?!
– наблюдая за щелкнувшей по полу оторвавшейся от потнопаховской рубахи пуговкой, возмутился я.

– О чем шла речь? Какая речь?
– приспустив уж было задранный подол юбки, недоуменно вытаращилась на меня сержантиха.

– Речь шла о том, чтобы почесать спину. Верно?!
– утомленно опускаясь на стул,сказал я.

– Ве-е-ерно-о, - нараспев подтвердила соблазнительница.

– А целиком чесать тебя я обещался?!

– Неа. Не обещался, - заметно напрягшись мордуленцией, более прежнего насторожилась Потнопахова.

– А какого черта догола раздеваешься?!
– напустился я на распутницу, - И на кой ляд постель?! Что за порнографическая самодеятельность?!Поимела ввиду, что я буду тебя жарить?!

– Так... это.., - стыдливо запахивая окончательно расстегнутую рубаху, не нашлась чем ответитьпоникшаяПотнопахова. Но, тугодумно пошевелившись мыслительно, испуганно выдалаабсурднейшую глупость:- Не надо меня жарить. Я ж не рыба.

– Как погляжу, ты та-а-а(!!!) еще рыбина!
– напрягшись мышечно, поднадавил я надопустившую слабину психику, - Дурочку из себя корчишь?! И невдомек тебе(?), что под жареньем подразумевается траханье!

– Нельзя меня трахать, родимый! Я ж невинная девушка!
– скуксившись, запричитала сержантиха, - Я ж глубоченно верующая! Мой боженька Целконон запрещает своим овцам трахаться с баранами! Ослушаться его - обречь себя на муки в загробном Хламе, где через каждые пять минут то жарко, то морозно, то жарко, то снова лютоморозно!.. Галимая, скажу тебе, простуда!..

– Ты, овца целкононовская!
– прервал я Потнопахову, - Не пойму, коли настолько ты набожна, зачем для чесания спины донага раздеваться и непременно в постель?! Не вразрез ли это с твоими девственными убеждениями?!

– А я и не собиралась донага, - пролепетала сержантиха, - Я только до этих - до трусов и бюстгальтера.

Почему-то мужчины, когда попросишь их что-нибудь даже совсем махонькое почесать, нивкакую не соглашаются, пока не оголишься самое малое до исподнего и в постель с ними не уляжешься...

– И меня посчитала за подобного сексуального хама?!
– окончательновникнув в схему интриги, спросил автор сих правдивейших строк.

– Да все вы - мужики - одним миром мазаны, - вымолвила овца Целконона, - Попро-осишь почеса-ать меж лопаток, а они сразу в трусы-ы-ы!
– захныкала она.

– Довольно слякоть разводить! Застегивай рубаху обратно!
– посочувствовав набожной сержантихе,приструнил я ее, - Снизу застегивай где-то... до сисек - не выше, чтоб свободней мне было руку совать.Застегивайся и садись за свой бюрократический стол...Нет, лучше совсем не застегивайся. Для, так сказать, облегчения чёса.

Э-э-эх-х.., - страдальчески вздохнул я, - Го-оре горькое с вами - с престарелыми целками.

– И никакая я не престарелая, - обиделась резво усаживающаяся за стол Потнопахова, - Да в нашем приходе есть целки старее поповой собаки!..