На душе у Савмака было пасмурно, как на затянутом от края до края низкими серыми облаками небе. С восторгом вспоминая мягкое, глянцевое, тёплое тело Сенамотис, он в то же время страдал от болезненной, как укус тарантула, сердечной раны. Ведь он так хотел, чтобы однажды царевна Сенамотис стала его женой! Мечтал заслужить её любовь военными подвигами... А оказалось, что его опередил Ториксак. Смеет ли он становиться на пути старшего брата? Увы - куда ему до Ториксака! Обхватив руками поджатые к подбородку колени, Савмак болезненно переживал крушение своей мечты...

Невесёлые думы Савмака прервал приезд отца и дяди Октамасада, всё утро наблюдавших с края плато за забавами молодых в долине Пасиака. Вскоре окутанный дымами сотен костров огромный табор стал наполняться гомоном и смехом проголодавшейся молодёжи.

Рассевшись на чепраках вокруг угасавшего помалу костра, Скилак, Октамасад и другие старшины напитов - всего девять человек - осторожно сёрбали из своих чаш горячий наваристый бульон, ожидая, пока вынутые ножами из котла куски дымящегося мяса малость остынут на широких, как тарели, лепёшках. Танасак хвастал, что сегодня к нему подходил уже четвёртый знакомый скептух - на сей раз из племени авхатов (трое других были из хабов, фисамитов и сайев) - с предложением женить сына на его дочери, так что после войны с греками он с Ишпакаем поедет выбирать невесту. Вдруг Танасак, бросив взгляд на дорогу, умолк на полуслове и переменился в лице.

Савмак сидел с наполненной бульоном чашей в руке вместе с Ариабатом, Скиргитисом и их женатыми сверстниками - старшими сынами обедавших за соседним костром с вождём скептухов, - явившимися к обеду, в отличие от увлёкшихся удалыми игрищами юнцов, без опоздания, и молча слушал их разговоры о грядущей войне.

– Ох, и позабавимся с пленными гречанками!
– мечтательно закатив глаза, воскликнул 22-летний Конаксис, сын умершего два года назад Госона - среднего брата Скилака и Октамасада. Товарищи ответили ему дружным гоготом.

– Ишь, раскинул аркан!
– прогудел, давясь смехом, Ариабат.
– Так они и будут тебя дожидаться! Все греки наверняка сбегут от нас за Пролив.

– Эх! Лучше было бы напасть на них зимой, когда Пролив замёрзнет!

– Пойди, скажи об этом Палаку, умник! Хе-хе-хе!

– А что, парни, по-моему, вполне разумная думка! Почему бы и в самом деле не подождать пару месяцев и не обойти боспорские стены по льду?

– Пусть, вон, Савмак подскажет это Палаку. Он же вхож теперь в царский дворец, не то, что мы! Что скажешь, братуха?
– хлопнул ласково Савмака по плечу Ариабат.

– Думаю, будет лучше, если об этом скажет царю наш отец, - смущённо возразил Савмак.

– А что, если зима окажется тёплой?
– предположил со своей неизменной язвительной ухмылочкой Скиргитис, вообще не веривший, что дело дойдёт до войны с Боспором, и убеждавший мечтавших о подвигах и богатой добыче товарищей, что Палак отправил в Пантикапей Главка только лишь для того, чтобы припугнуть трусливого Перисада и вытрясти из него побольше золота.

На какое-то время разговоры стихли, сменившись чавканьем жующих с хрустом варёную баранину челюстей.

– А знаете, я, кажется, догадался, почему Палак не стал нападать на Боспор без предупреждения, как предлагал Скиргитис, и не станет дожидаться зимы, как советует Стимфарн, - возобновил разговор Ариабат.

– Ну?

– Из-за сатавков. Думаю, что он втайне договорился с их вождём Оронтоном, что отдаст ему в жёны свою сестру Сенамотис и посадит его своим подручным царём в Пантикапее.

– Ну, допустим.

– Не дошло ещё?.. Что будут делать сатавки под угрозой нашего вторжения? Или сразу перейдут на нашу сторону, или уйдут за Длинную стену, а затем ударят внезапно в спину грекам и откроют нам ворота Длинной и Малой стен и самого Пантикапея! Так что никакие посидеевы тараны нам и не понадобятся! Разве что для Феодосии.

– Ловко!

– Хитро придумано!

– О! А вот и наши молодые подоспели!
– заметил Скиргитис идущих между шатрами младших братьев с конным Ишпакаем во главе.

Левая рука Ишпакая, обмотанная от согнутого локтя до запястья белым лоскутом, висела на перекинутом через шею поясном ремне. Подъехав, он осторожно соскользнул с конской спины на правую ногу и, отдав повод подбежавшему отцовскому слуге, сделал среди всеобщего удивлённого молчания несколько шагов в сторону отца, сильно припадая на левую ногу. Скользнув быстрым взглядам по лицам вождя и скептухов, он наткнулся на округлившиеся в немом вопросе глаза отца и, виновато уткнувшись очами в землю, уныло пояснил:

– Вот... упал... сломал руку...

– Конь Ишпакая задел передними копытами бортик телеги. Ишпакай кувыркнулся вместе с конём через шею и, упав, сломал левую руку возле запястья и сильно расшиб колено, - звонким, радостным тоном доложил из-за его левого плеча подробности происшествия Сакдарис.

– Местные отвели нас к живущей на краю селища знахарке. Она соединила сломанные кости, смазала рану, остановила кровь, обложила руку толстой дубовой корой, обмотала руку и ободранное колено лоскутами и велела приехать завтра к ней на перевязку, - добавил из-за правого плеча Канит.