Он говорил, пренебрежительно насмехаясь:

— ***! Какое представление! Но ты все-таки туп, парень!

Он называл ее при пиратах зачем-то парнем.

Через миг он поднял ее за шею. Плотно сжалось кольцо его длинных смуглых пальцев на жилах, давя на гортань. Роста они были примерно одного, метр семьдесят пять — семьдесят восемь. Но он одной рукой поднял ее над своей головой, оторвав от земли, так что девушка начала задыхаться. Не висела, как тряпка, а схватила инстинктивно руками за запястье, пыталась ослабить каменную хватку. Ваас только ловил ее испуганный взгляд раненой антилопы и ухмылялся, точно крокодил, разрывающий зебру, когда та еще жива. Но опустил ее на землю.

Нет, удушение не входило в его планы. Слишком просто и банально. Он устраивал представление. А для безумного сценой являлся весь театр жизни. Впрочем, безумного ли? Но неважно.

Бросил ее, снова она оказалась на коленях. А он отпустил ее шею, медленно проводя рукой вдоль ее груди, как будто желая удостовериться, а не парень ли это на самом деле, как он ее называл. Но Джейс резко отшатнулась, все еще надеясь прорваться к Райли, однако на нее тут же нацелились шесть черных стволов автоматов, кто-то поддел ее прикладом, отбросил, опрокинул.

А Ваас как будто пытался втолковать ей, тряс руками, нависая:

— Это было предательство! Ты не уяснил? Предательство? Первый грех. Да. А ты просишь распять себя.

Да как он смел о грехах, о распятии говорить! Как он смел говорить о вечном, когда сам являлся выражением хаотичности злой судьбы. Да и первый грех — гордыня, а гордыни в главаре содержалось немеряно. Но гордыня вела к предательству. Связано все. Сломано все.

Джейс, забывая о воздухе, забывая о жизни своей, снова рванулась, единым слитым движением стремясь к брату. Бескрылый человек. Так слаб. Волна за волной, одна за одной. Себе сам чужой, на дне не покой.

Но вновь ее остановили, вновь главарь поймал, оттолкнул.

Потом резко наотмашь ударил по лицу, так, что она упала. А он процедил сквозь зубы, переходя на охрипшее восклицание:

— Е***ые предатели заслуживают только смерти! Жертвовать собой ради предателя — безумие. ***, повсюду безумие! То повторение бессмысленных действий, то вот такая ***! Но я повторю. Суть в чем? Суть в том, что предатель должен умереть, сдохнуть!

Больше он не заготовил речей для представления, а для Райли у него слов не нашлось.

Они стояли на краю обрыва, а под обрывом клокотала вода. Волна за волной, течением в мир иной.

К ногам Райли был привязан бетонный блок. И вот Ваас, с неизмеримым чувством своего превосходства, глядя прямо в глаза скорчившейся на траве Джейс, пнул этот бетонный блок. Тут же веревка натянулась.

Солнце почернело, трава увяла, звезды прекратили сиять! Но нет, все оставалось на своих местах. Как оно могло остаться на своих местах? Почему мир не рушился?

Девушка видела, как дернулось тело Райли, как он вытянулся, хаотично раскидывая руки, как задрожал его силуэт в солнечном блике.

— Джи! — только пискнул младший.

И страшный скрежет падающего бетонного блока, и застывшее время, как застывший изучающий взгляд главаря. Он не смотрел на пленника, он рассматривал, как извернулась разрубленной надвое змеей Джейс, силясь подняться, кинуться следом. Но вместо того она снова получила удар, почти апперкот, не очень мощный, видимо, главарь бил не в полную силу, но достаточный, чтобы вновь опрокинуть на траву. Точно муравьи жука опрокидывали на спину, тащили в свое темное логово.

— Райли! — закричала она, но брат уже скрылся в волнах с привязанной к ногам глыбой, которая с глухим вздохом соприкоснулась с водой и утащила на дно.

Вот и все. Конец. Тотальное ничто. Только умереть. Вот и все, что ей осталось.

Как же солнце все еще сияло? Как не падало небо?

Она в тот миг не слышала своих мыслей, слышала только нараставший гул в ушах, словно свист от падения тяжелого снаряда, и скрежет собственной крови в сосудах мозга. Больше ничего.

Она не могла даже подняться. Едва вновь блеснувший смысл двигаться дальше, Райли, звездочка ее, только что скрылся в потоке неизвестной реки.

Она лежала, стараясь не заплакать, кусая отчаянно губы, которые и до этого превратились в кровавые лоскуты. Только не заплакать, умереть и не заплакать, не показать, что она слабее палача, не опорочить память брата. Память! Только миг назад жив, и уже — только память.

Почему так? Что произошло? Почему вдруг решил убить товар? Да пусть лучше в рабство продал бы, чем убил.

«Нет, Райли! Райли!»

Она не могла поверить, что он теперь будет вечно разлагаться на дне. С этой страшной глыбой на ногах. Не могла представить, как рыбы будут обгладывать его лицо, его самое прекрасное родное лицо, выгрызать глаза, точно коршуны. Почему такая казнь? Но ни один вопрос не находил ответа.