– Да это по делу, – попытался улизнуть Рыжик, но прозвучало это настолько фальшиво и лицемерно, что он сам себе не поверил.

– Ладно, Масленица заканчивается; зиму, она же Лунтик, она же Тимошенко, единая в трёх лицах, благополучно сожгли; солнце садится, холодает. Пора в магазин за вкусняшками и домой печь оладушки... – предпринял он ещё одну попытку. На оладушки Диксон клюнул и пошёл к своему «Паккарду», торжественно выставив перед собой корзинку с яйцами. Рыжик потёр лоб и покачал головой с выражением «С ума сойти, что у меня за жизнь такая?», потом подобрал перчатку Алии и сунул её в карман. Народ потихоньку расползался по домам. Уставшая тамада смывала румяна из бутылки с водой, открывая серое, осунувшееся лицо; праздник линял в будни.

Ветер шевелил остывающую золу, в которой лежал не догоревший кусочек светлой льняной косы. Рыжик вздрогнул и поднял воротник пальто – малиновое солнце уже коснулось горизонта краем, и на улице стремительно холодало. Заторопился за Камилло...

Зима и Элен похожи: сколько их ни жги, всё равно возвращаются из пепла и праха.

Впрочем, и я похож... ведь я тоже возвращаюсь. Особенно, когда есть, к кому...

Рыжик догнал Диксона, ухватил его под локоть, и со счастливой улыбкой захлопнул дверь в тёмную кладовку своих прошлых жизней.

====== 26. Канун Перемены ======

– ...Диксон, – с печальным вздохом сознался Рыжик где-то посредине следующей недели, застав Камилло за расчёсыванием усов перед уходом на работу. – Диксон, у меня опять неуёмная тяга к перемене декораций и места действия. Я знаю, что тебя в твоей страховой конторе давно держат исключительно потому, что больше никто не рвётся продавать ОСАГО и КАСКО нервным автосипедистам. И что если ты оттуда свалишь, то потом работы в Аннаполисе и его окрестностях не найдёшь никакой. Но может, всё-таки... опять уедем?..

– А как же эти жучки-древоточцы? В смысле, по-прежнему преследующие тебя функционеры из Кирпичного? – Камилло посмотрел в зеркало на стоящего за его левым плечом Рыжика, опять потерявшего где-то выражение лица. А интонации он забывал добавлять в свой голос вообще практически всегда. Диксон уже привык.

– Это не смертельно, – отозвался Рыжик, немного помолчав. – У тебя правый ус кривее вверх, чем левый, поправь.

– Нды? – Камилло критически оттопырил нижнюю губу как-то набок и подправил центровку усов. – После переулка Каховского, после Берёзников и того нападения ты говоришь, что это не смертельно? Садерьер тебе башку открутит и будет прав.

– С тобой или без тебя, Камилло, но я опять уйду, – холодно и невыразительно сказал Рыжик, повернулся и исчез к себе в комнату.

– Что, прямо сейчас? – вспугнуто уронив расчёску, крикнул Диксон в захлопнувшуюся дверь – и не услышал ответа. Впрочем, он преотлично знал, что потащится за Рыжиком, как нитка за иголкой, куда угодно и когда угодно. В конце концов, в качестве альтернативной альтернативы ему всё равно остаются лишь трудо_выебудни с пасьянсом «Косынка», да одинокие вечера...

Потоптавшись в коридоре, Диксон возвестил:

– Со мной пойдёшь! – и, просветлённый, ушёл вкалывать.

Рыжик, поймав три слова в ладонь, сжал пальцы – им было тепло. Пусть Диксон не всегда будет рядом, – потом он устанет быть нитью, останется в ткани этого мира, а Рыжик уйдёт шить дальше, другими нитями, – но пока что они вдвоём. Вдвоём...

Вечером того же дня, возвращаясь домой и разгоняя протестующе чихающий «Паккард» до ста миль в час, Камилло почти ожидал обнаружить пустую квартиру со следами поспешных сборов в дорогу. Он знал, насколько неумолима жажда странствий Рыжика, как жжёт ему руку золотой компас – и боялся лишь, что не догонит ускользающего в переплетения дорог найдёныша так, как успел один раз догнать на пути в Некоуз.

Но нет: в синих весенних сумерках, над ветвями клёна, тепло светились два окна кухни с разными шторками, парчовой и ситцевой. Камилло улыбнулся, когда ромашковая занавеска отодвинулась и за стеклом появилась тёмная фигурка Рыжика со стаканом в руке – Диксон любил, когда его встречали. К подъезду Рыжик, правда, не вышел, зато ждал Камилло между первым и вторым этажами с холодно мерцающим телефоном в руке.

– Лампочки кто-то сожрал, – пожаловался он, ведя Диксона наверх и освещая ступеньки, из-за чего походил на Данко из старой сказки. – То есть не просто выкрутил и выкрал, а именно что сожрал. Вместе с плафонами и цоколями. Кое-где даже извёстку вокруг них повыкусывал. В чём наблюдаю аналогию с нашей вешалкой для полотенец и прокисшим вареньем...

– Хуясе... – Камилло, смекнув, что вылупившееся из Некоузского яйца всеядное создание шарится где-то в подъезде, резво прибавил ходу, и на свой шестой этаж впорхнул буквально ласточкой.

– Мы завтра идём на Перемену, так вот у меня к тебе будет огромная просьба, – Рыжик запер дверь и помог Диксону вытряхнуться из пальто, – такая прямо огромная-преогромная просьба: не подбирать по всему Некоузью всякую дребедень и не тащить её к нам в дом!

– Это просто мои природные склонности дилегтора, – Камилло сделал умное лицо, – ну, как у Пеппи Длинныйчулок...