Но зачем он приезжал, так рискуя, - и чем госпожа от него откупилась, никому из нас неведомо. О том, что мы гости в доме Кассандры, Валент не узнал; и госпожа нас не выдала. Кассандра очень умна и хитра: не побоюсь сказать, что она политически умна не меньше тебя, государыня!

Но в тебе я уверена, как ни в ком другом, - и не побоюсь высказывать тебе все мои подозрения, зная, что ты распорядишься моими мыслями наилучшим образом. Мы обе помним, что у Дионисия еще не пристроены три дочери-девицы: из которых старшая уже невеста, а младшие вступят в брачный возраст через два-три года – к тому времени, когда Константинополь наверняка упадет в руки султану, как переспелый и подгнивший уже на дереве плод!

А собственные дочери Валента? Софию и Агату (как чудно, что у них греческие имена, - покойная мать дала, должно быть?) следовало бы обезопасить прежде всего: хотя людей ни у нас, ни у тебя не хватает.

Тронуть дочерей Валента или нет – остается единственно в воле отца и его турецкого покровителя! Сможешь ли ты изменить такое положение?

Я бы просила Кассандру взять девушек к себе: но она едва ли согласится. Ей никак сейчас нельзя злить Валента, с которым она едва установила хрупкий мир. Я бы так не смогла – теперь, когда пишу, я восхищаюсь ею!

Что из моих слов ты передашь Дионисию? Ты – его царица: тебе и решать участь его семьи, он сам согласился на это подданство!

Кассандра обмолвилась, когда я приступила к ней, что Валент искал в доме брата – и забрал какую-то ценную вещь. Может быть, и искал; наверное, искал – но нашел ли?

Я знаю, что мы обе сейчас подумали об одном и том же: может быть, предмет, который ему нужен, у меня на шее вместо креста?

Я сознаю теперь, что такие владыки, как Аммонии, готовы погубить тысячи жизней во имя удовлетворения своей маленькой страсти: Дионисий, быть может, лучший из троих братьев. Или лучшим был твой супруг? Можешь ли ты теперь сказать откровенно?

Но знает ли Дионисий о настоящей ценности моего амулета: может быть, он лишь по незнанию оставил его мне, русской варварке? Не стоит ли моя безделушка полцарства: возможно, это понял ученый паша?

Конечно, как бы то ни было, это преувеличение: никакой кусок золота не может стоить дороже людей – и решать их судьбы. Надеюсь, что Бог когда-нибудь излечит высоких господ от этого безумия; хотя едва ли!

Впрочем, восточным людям такие пристрастия свойственны более, чем эллинам: жадность к золоту так же отличает их, как отвращение к женским изображениям. Хотя в доме Кассандры нет ни одного образа человека, как женского, так и мужского, – ни статуи, ни картины, ни даже резьбы: только звери, плоды и листья. Может быть, тебе это что-то скажет?

Дочери Кассандры живут затворницами, я едва видела старшую; конечно, многие греческие знатные дочери так же заперты в своих гинекеях, как и наши боярышни в теремах. Но мне это совсем не нравится, моя госпожа.

Никто не видит и не слышит того, чему учит их мать. В первый день Кассандра позволила Дарии сесть со мною за стол; но, должно быть, сочла меня совсем неподходящей особой, чтобы ее дочь могла водить со мною знакомство: опасным соблазном для девственных глаз и ушей.

Конечно, Дарии неоткуда было узнать, что я твоя возлюбленная; но достаточно уже того, что я чужеземка, варварка. Думаю, это и было истинной причиной того, что девушек спрятали от меня, - Кассандра наверняка давно прослышала о нас с тобой, и сама этим не смущается! Она знает, что я не стала бы никого развращать; но я – варварка, твердая и свободная духом, и жар моего ума и сердца может возбудить в девицах еще более вредные и опасные желания: желания свободы воли и ума!

Не знаю, царица, смогла ли я убедить тебя, что Кассандра готовит дочерей к рабству в гареме, - но сама я убеждена в этом.

Хотя, возможно, Кассандра так сурова с детьми только из материнского самовластия. Сама лишенная свободы, она, будучи сильной и биясь о прутья своей золотой клетки, мучает тех, чьи жизни ей пока всецело принадлежат. Как, должно быть, часто случается такое с матерями и детьми - и у нас на Руси не меньше, чем у вас!

Что еще сказать? Мы все здоровы, слава богу, и я почти совсем оправилась от Дариева яда. Может быть, Бог меня наделил большей крепостью, чем многих жен, - как и большим умом. Я заметила, что эти человеческие свойства часто идут рука об руку: как будто не Божие милосердие, в которое нас учат верить, а самая беспощадная жизнь отбирает сильнейших, чтобы только продолжать себя! Где, скажи, здесь справедливость – и каким именем назвать ее? И когда все страдальцы и убогие получат свою награду? Покажи мне такие небеса, где это свершится!

Хотя ты, как и я, не знаешь ответа; как не знает их и никто из живущих. Мы все питаемся неясной надеждой.

Подумать только, этой неясной надеждой, не то христианской, не то неизжитой языческой, тысячи лет стояла вся ваша империя! Содрогнешься, как поймешь это.

Но я непозволительно отвлеклась. Валент не догадался, что Кассандра прячет нас: стало быть, его шпионы будут высматривать меня в вашем войске. Если уж он был способен явиться в дом смертельного врага, каким стал ему брат, из-за куска золота и горстки камней - тем более упорен он будет, преследуя живую и страстно желанную добычу. Его шпионы, конечно, зорки, как твои; а ведь у тебя нет никакой крытой повозки, чтобы предположить, что там я и дети! Или с тех пор, как мы расстались, ты увеличила свое снаряжение? Очень надеюсь, что тебе удалось собрать прежнее войско!

Не могу судить отсюда – может быть, ты уже сама ведешь переговоры с великим турком? Может быть, вы уже обмениваетесь предложениями или угрозами? Как бы я хотела быть сейчас около тебя, чтобы разделить твою участь!

Но там, где я есть, я, наверное, полезнее – по крайней мере, теперь.

Ты, должно быть, уже в лагере: конечно, это и не может быть иначе. Скажи моему мужу, что я и дети здоровы: больше ему едва ли следует знать, как ты понимаешь, государыня, - как и едва ли Фома захочет это знать. Бедняга! Люби его хотя бы немного – только твой свет ему и остается.