Мальчику все последние дни казалось, что он спит и видит страшный сон. Мардоний беспрекословно слушался отца, но после бегства брата словно разом перестал верить и отцу, и Богу, который дозволял такие вещи!

Впрочем, ни Валент, ни паша не обращали на мальчика внимания. Да это было и не нужно – у единственного выхода из шатра стояло двое могучих стражей-янычар, мимо которых не прошмыгнула бы и мышь.

Посреди трапезы Ибрахим-паша вдруг спросил, посмотрев на Валента:

– А войско твоего брата и вправду возглавляет женщина? Та самая, которую называют Феофано, - о которой много говорили в Константинополе? Я до сих пор не верил почти ничему, что о ней рассказывают!

Валент позволил себе рассмеяться.

– И правильно, что не верил, Ибрахим-паша. Женщины бывают сильны только россказнями, которые о них ходят, - и так было всегда, даже в древние языческие времена, когда некоторые женщины как будто бы воевали наравне с мужчинами! Но мы оба понимаем, что такое невозможно. Феофано распускает слухи, которые заставляют бояться иных глупцов, - но боятся ее те, кто сам не храбрее бабы!

Валент пристально посмотрел паше в лицо.

– Войском моего брата командует мой брат, и никто другой!

Великий турок с важностью кивнул, сложив руки на бочкообразном животе.

– Я так и думал.

Валент опустил глаза, ущипнув жесткую черную бородку, - потом почему-то взглянул на сына; мальчик зажмурился, как будто испугался этого взгляда. Увидев, что делается с его младшим сыном, Валент побледнел и задумался, кусая губы.

Паша заметил это.

– Что с тобой, Валент-бей? – спросил он.

Казалось, что Валент вот-вот попросится выйти – точно ему кусок вдруг не полез в горло от своего предательства или всего этого разговора; но военачальник укрепился. Он в молчании опустошил свою миску.

Потом встал и сделал знак сыну. Мардоний тоже встал; не поклонившись паше, он воззрился на отца. Валент с усилием улыбнулся и, подманив Мардония жестом, обнял сына за плечи.

Потом посмотрел на сидящего турка и поклонился ему.

– Прошу меня извинить, Ибрахим-паша. Мне нужно уложить сына спать.

Осман с важностью кивнул и отпустил военачальника жестом.

Когда оба Аммония торопливо вышли, Ибрахим-паша повернулся к своим слугам и пальцем подманил юношу, который тут же подбежал с кувшином в руках. Из этого кувшина он налил господину в чашку шербета. Турок поднес ее к губам и выпил; потом медленно улыбнулся.

– Как ты думаешь, Омар, он сбежит?

Юноша посмотрел в светлые глаза паши своими голубыми глазами: с такой наружностью его могли бы принять и за грека, и даже за европейца. Впрочем, не был ли он епропейцем-северянином по крови?

– Думаю, нет, господин, - наконец ответил Омар: по-видимому, не простой слуга. – Он бы не побоялся сбежать, если бы ему было куда вернуться! Но брат его тут же убьет, когда увидит; или это сделают другие греки, врагом которым он стал!

Паша с удовольствием рассмеялся.

– А зря, - заметил он. – Это прекрасный воин, каких у ромеев мало! И если бы его приняли назад, он бы стал воевать против нас с вдвое большим жаром, искупая свою вину!

Омар позволил себе улыбнуться.

– Если бы у греков сейчас не верховодила женщина, - заметил он. – Конечно, Валент-бей сейчас тебе солгал, господин, и эта Феофано и вправду у них военачальник!

Паша засмеялся громко, от души.

– Когда мы разобьем это отважное войско и схватим их царицу амазонок, пусть ее приведут ко мне, и я вызову ее на бой! Я сам снесу ей голову и насажу на кол перед своим шатром!

Омар почти испугался такого предложения.

– Нет, господин, ты не должен этого делать!

Паша встал, огладил свой большой живот и посмотрел на свои пухлые руки – словно бы с сожалением.

– Ты прав, Омар, это недостойно мужчины и мусульманина. Я просто убью ее своими руками в назидание всем неверным… нет, лучше возьму в свой гарем! И неважно, что ей уже почти сорок лет!

– Так даже забавнее, мой господин, - сказал Омар, теперь позволяя себя улыбаться очень значительно.

Паша кивнул.

– Мне не раз случалось биться с мужчинами как воину - но еще никогда не доводилось возлежать с сорокалетней женщиной, которая бьется с мужчинами как воин! Очень хотелось бы узнать, какова она на ложе!

Турок посмотрел в сторону выхода из шатра.

– И этот военачальник никуда не убежит - из-за тупого упрямства своих соотечественников! У нас даже тем, кто от нестерпимых притеснений изменяет истинной вере, дозволяется переходить в ислам обратно – Аллах милосерд! И мы гораздо более терпимы к христианам, чем они друг к другу!