Микитка усмехнулся.

– Твой отец еще много крови прольет, прежде чем их уймет! Что ж, охота пуще неволи!

Русский евнух покачал головой.

– Сдается мне, брат Мардоний, это Валент так султана обманывает, да и самого себя заодно… будет сидеть там и править, точно он вольный!

Мардоний задумчиво кивнул.

– Наверное, ты прав… Если бы мой отец вызвал султана на бой, он бы убил его, - вдруг вздохнул мальчик. – Как жаль, что так нельзя!

Микитка покосился на приятеля.

– Ну, ты же не вызовешь на бой мою мать, а слушаешь ее, - заметил он. – Власть штука прехитрая, в каждом монастыре свой устав. Все от Бога.

Друзья долго молчали.

– Я никогда не видел Феофано своими глазами, - вдруг сказал Мардоний. – Хотел бы я на нее посмотреть!

Микитка насупился.

– Этого еще долго жди…

Он подумал и прибавил:

– И в сказки не больно-то верь. Что тебе в твоей тетке? Ну, храбрая, сильная… честь ей и хвала! А и все равно: такая же смертная плоть, как все мы. Что ни есть в ней доброго, все от Бога.

Мардоний слабо улыбнулся тонкими губами.

– Как хорошо ты говоришь… Я будто священника слушал, - сказал он. – А я ведь много лет уже в церкви не бывал.

Он склонил черную, как смоль, голову.

– Феофано, наверное, тоже давно не бывала. Там все уже не то. Не зря Бог попустил наши святые церкви порушить!

Микитка сурово взглянул на него – и вдруг толкнул в слабую грудь, так что Мардоний покачнулся и вскрикнул.

– Ты эту храмину сбереги, - сказал московит сурово. – Ее строить долго, а сгубить – плевое дело! Укрепляйся сейчас на годы вперед!

Он помолчал.

– И по-новому укрепляйся – старое время кончилось!

“Фома!

Если бы ты знал, как я устала от тебя… Сколько можно лгать ребенку? И какая правда лучше, и какая ложь?

Я не спрашиваю, почему ты не хочешь отдать мне Варда, - но подумай, сколько он уже понимает. Моего греха сын не видит, и никто из наших в здравом уме ему не скажет. Детей оберегают от куда худших зол, чем это, - неужели я должна напоминать тебе?

Подумай, муж мой, что ты подвергаешь Варда такой же опасности, как и себя! Ты не даешь ему учиться; а Метаксия говорит, и я в этом совершенно согласна с нею, что этих упущенных детских лет потом ничем не восполнить.

Я пишу и с горечью думаю о Лаконии, где такие союзы, как наш с Метаксией, были узаконены: как между мужами, так и между женами*; и Лакония порождала лучших воинов на свете. Дело не в том, каков любовный обычай, - вернее сказать, далеко не только в этом: нравственность ребенка складывается из всего, тебе ли этого не понимать! Вы, ромеи, примерили на себя столько нравственных образцов! И не может быть одного образца на все случаи.

Господи, и зачем я сейчас перед тобой распинаюсь… Ты ведь все равно не послушаешь. Неужели ты вынудишь меня отобрать сына силой? Я смогу, если захочу! Тебе мало той войны, которая нависла над всеми нами, - которая только ненадолго отодвинулась?

Я взываю к твоему разуму и сердцу, Фома, - пожалуйста, привези Варда назад; или это может очень плохо кончиться для нас всех.

Я тебя всегда любила. Не делайся мне врагом!

Желань Браздовна”

“Salve vobis*, сколько вас там ни есть, мои отважные спартанцы!

Я тоже всегда тебя любил, дорогая супруга. Если бы ты знала, как приятно наконец получить твое полное внимание! Сколько раз я говорил тебе, что нельзя пренебрегать святостью брака, - как и своим законным мужем!

Нет, я не отдам тебе сына сейчас.

Надеюсь, ты понимаешь, что дитя нельзя увезти силой? Ты нанесла Варду уже достаточно душевных ран, как и его отцу!

Будь покойна насчет его воспитания. Вард не скучает - и тело, и ум его в развитии. Я занимаюсь с ним гимнастикой, так же, как делала ты, - и малыш столь же охотно учится по-латыни, как учился у вас по-гречески; а если бы ты видела, как он слушает истории римских императоров, которые я читаю ему вечерами! Ты бы ни за что не захотела отобрать сына у меня.

Я вынудил тебя с моей сестрой по-настоящему познакомить Варда с отцом, чтобы вы перестали наконец кормить его завтраками и сказками. Может, я и не лучший из отцов, - но ведь и ты, надеюсь, не назовешь себя лучшей из матерей?

Как-то мы с тобой спорили, какая мера лжи допустима с нашим сыном; и я согласен, что ложь необходима. Но Вард должен чувствовать отцовскую любовь – и уверяю тебя, что он получает ее в избытке, и мы с ним прекрасно ладим.

Я знаю – ты спросишь, скучает ли он по матери и сестре? Конечно, скучает. Теперь я вижу, какой ты была матерью все то время, что не пускала меня к сыну: тебя он поминает через слово. И теперь настал мой черед лгать Варду о тебе, как ты лгала ему обо мне. Думаю, ты признаешь, что это справедливо.