Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la po?sie de langue fran?aise
вернуться

Бальмонт Константин Дмитриевич
Шрифт:

Traduit par Ludmila Savitzky

Полночь и свет знают свой час…/La nuit, le jour savent leur temps…

Полночь и свет знают свой час. Полночь и свет радуют нас. В сердце моем — призрачный свет. В сердце моем — полночи нет. Ветер и гром знают свой путь, К лону земли смеют прильнуть. В сердце моем буря мертва. В сердце моем гаснут слова. Вечно ли я буду рабом? Мчитесь ко мне, буря и гром! Сердце мое, гибни в огне! Полночь и свет, будьте во мне!
La nuit, le jour savent leur temps, Le jour, la nuit font notre joie, Un jour trompeur luit m''eclairant, La nuit n'assombrit pas ma voie. L'orage et le vent, en rasant Le sol, suivent leur route folle, En moi l'orage se taisant De mon coeur 'eteint les paroles. Oh, serai-je esclave toujours? Temp^etes! remplissez mon ^ame! Et soyez en moi, nuit et jour! P'eris, ^o mon coeur, dans les flammes!

Traduit par Olga Lanceray

Как испанец, ослепленный верой в Бога и любовью…/Comme un espagnol

Как испанец, ослепленный верой в Бога и любовью, И своею ослепленный и чужою красной кровью, Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде, Я хочу цветов багряных, мною созданных везде. Я, родившийся в ущелье, под Сиэррою-Невадой, Где лишь коршуны кричали за увесистой громадой, Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса, Чтобы заревом над Перу засветились небеса. Меди, золота, бальзама, бриллиантов и рубинов, Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов, Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу, Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу. И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам. И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом, Чтобы с жадной быстротою аравийского коня Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня. И быть может, через годы, сосчитав свои владенья, Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья, Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь, Я увижу солнце, солнце, солнце красное, как кровь.
Comme un Espagnol, aveugl'e de sa foi en Dieu et en l'amour, Ivre du sang rouge de soi-m^eme et d'autrui, Je veux ^etre le premier au monde, sur terre, sur mer, Je veux des fleurs pourpres, par moi cr'e'ees, partout! Moi, n'e dans les gorges, sous la Sierra-Nevada, O`u, seulement, criaient les milans derri`ere l''enormit'e des rocs, Je veux que devant moi s'ouvrent les for^ets vierges, Qu'au-dessus du P'erou s'allument les cieux, de la rougeur des incendies! Et de l'airain, de l'or, du baume, et des diamants et des rubis! Du sang gicl'e hors des poitrines des potentats vaincus! Et d''eclatantes pousses de corail vers la lumi`ere qui s''etirent, Et les seules limites par moi trouv'ees: d'un coeur ardent, je les veux! Et peut-^etre, apr`es les ann'ees, ayant compt'e mes domaines, Je les 'eparpillerai moi-m^eme, je les disperserai comme des fant^omes!… Mais `a l'heure d'avant le sommeil, d'entre les rochers o`u je suis n'e, `a nouveau Je verrai le Soleil, le Soleil, le Soleil rouge comme le sang!

Traduit par Alexandra de Holstein et Ren'e Ghil

В глухие дни/Aux jours obscurs…

Предание

В глухие дни Бориса Годунова, Во мгле российской пасмурной страны, Толпы людей скиталися без крова, И по ночам всходило две луны. Два солнца по утрам светило с неба, С свирепостью на дальний мир смотря. И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!» Из тьмы лесов стремился на царя. На улицах иссохшие скелеты Щипали жадно чахлую траву, Как скот, — озверены и неодеты, И сны осуществлялись наяву. Гроба, отяжелевшие от гнили, Живым давали смрадный адский хлеб, Во рту у мертвых сено находили, И каждый дом был сумрачный вертеп. От бурь и вихрей башни низвергались, И небеса, таясь меж туч тройных, Внезапно красным светом озарялись, Являя битву воинств неземных. Невиданные птицы прилетали, Орлы царили с криком над Москвой, На перекрестках, молча, старцы ждали, Качая поседевшей головой. Среди людей блуждали смерть и злоба, Узрев комету, дрогнула земля. И в эти дни Димитрий встал из гроба, В Отрепьева свой дух переселя.
Aux jours obscurs de Boris Godounov, Dans la brume du morne pays Russe Des hordes erraient sans toit, — Et dans les nuits, deux lunes montaient au ciel… Deux soleils se tenaient aux cieux des matins, Avec f'erocit'e couvant le monde qui d'evale. Et un glapissement prolong'e: «Du pain! du pain! du pain!» De la t'en`ebre des bois irruait jusqu'au Tsar. Dans les rues, les ^etres squelettiques Broutaient avidement l'herbe maigre, Brutes et nus, — comme un b'etail. Et les r^eves s'accomplissaient en r'ealit'e. Alourdis de pourriture, les cercueils Aux vivants donnaient, f'etide et infernale, une nourriture. Entre les dents des morts l'on trouvait du foin! Et devenait toute maison, un lugubre bouge… Les temp^etes et leurs tournements abattaient les tours, Et les cieux, d'erob'es de triples nues, Transparaissaient soudain d'une rouge lueur Et de batailles entre surnaturels guerriers! Jamais vus, des oiseaux arrivaient. Les aigles plan`erent sur Moscou. Aux carrefours, des vieillards, en silence, attendaient, Qui hochaient leurs t^etes chenues… La Mort et la Haine r^odaient parmi l'humanit'e. Et la Terre tressaillit de la vue d'une com`ete. Et dans ces jours, Dmitri se leva de sa tombe Pour incarner au corps d'Otr'epiev, son esprit!

Traduit par Alexandra de Holstein et Ren'e Ghil

Я люблю далекий след — от весла…/J'aime de mon aviron le sillon…

Я люблю далекий след — от весла, Мне отрадно подойти — вплоть до зла, И его не совершив — посмотреть, Как костер, вдали, за мной — будет тлеть. Если я в мечте поджог — города, Пламя зарева со мной — навсегда. О, мой брат! Поэт и царь — сжегший Рим! Мы сжигаем, как и ты — и горим!
J'aime de mon aviron le sillon, J'aime mon chemin fatal — jusqu au mal, Jusqu'au mal inaccompli — o`u p^alit Du b^ucher le feu lointain — qui s''eteint. Et je porte les reflets — et les flammes Des pays que j'ai br^ul'es — en mon ^ame. Chantre et Souverain N'eron — ^o mon fr`ere! Nous br^ulons et nous mourons — incendiaires.

Traduit par Ludmila Savitzky