— Для меня это не вполне удобно. А в чем собственно, дело?

— Киншаса, — сказал Оттер. — Сделка на мази.

— Вот как. Сожалею, но мне надо непременно съездить в Пфальц, повидать поставщика. Впрочем, если нельзя отложить на январь, я, так уж и быть, наведаюсь во Франкфурт.

Он и сам толком не понял, зачем вылез с этим предложением. Все это было крайне обременительно и не с руки: ведь у него еще оставались дела в Мюнхене и ни в какой Пфальц он не собирался. Но интуиция подсказывала, что нужно обязательно сослаться на занятость: дескать, у меня невпроворот других важных дел, а заирский бизнес отнюдь не самое главное.

— Жаль, — огорчился Оттер, — а я-то рассчитывал заодно провести в Мюнхене приятный вечерок. С вами и с Катрин. Ладно, отложим до другого раза. Когда вы могли бы приехать?

Договорились на послезавтра. Поэтому он вполне успел купить рождественские подарки: браслет, шейные платочки и сумку для Элизабет, духи и уже примерянное манто для Катрин, ну и всякие пустячки для секретарш. Только для Кристофа он не придумал подарка. Впрочем, об этом, как всегда, позаботится Элизабет. А он — что может он купить для сына, если тот словом не обмолвился о своих интересах. Знай сидит над книжками.

Он себя не обманывал: звонок Оттера поднял настроение, и странное дело, чем сильнее грыз его червь сомнения и неуверенности, тем жарче разгоралось любопытство. Уже в лифте франкфуртского офиса ему пришло на ум еще несколько доводов, по которым он отклонил предложение Оттера встретиться в Мюнхене. Он хотел побывать в оттеровской конторе, хотел увидеть этого человека в привычной для него обстановке. И уйти хотел по собственному усмотрению, когда сочтет нужным.

И вот перед ним табличка с надписью: «ФРЕД ОТТЕР. Инвестиции. Финансирование», которая казалась сдержаннее, проще и вместе с тем солиднее, чем он думал. Молодая конторщица с круглым невыразительным лицом впустила его и забрала в передней пальто. Через стеклянную дверь он прошел в небольшую приемную; седая, средних лет женщина встала из-за машинки, приветливо поздоровалась. А в дверях справа уже появился Оттер — с виду тщедушнее, меньше ростом и головастее, чем запомнилось Фогтману, но с улыбкой на лице, загорелый, в старом, спортивного покроя пиджаке поверх заношенного пуловера.

Я его совсем не знаю, подумал Фогтман.

Бог весть откуда взялось это ощущение, но он сразу понял, что виду показывать нельзя, поскольку главное сейчас — подхватить тот доверительный, дружеский тон, каким Оттер с ним поздоровался и пригласил в кабинет. Комната не очень большая, с двумя окнами, выходящими на такой же точно дом с такими же точно окнами. И мебель тоже безликая, казенная — стенной канцелярский шкаф от пола до потолка, письменный стол. Неожиданным был только царивший кругом беспорядок. Подоконники завалены папками, возле письменного стола прямо на полу — кипы старых газет и журналов, на стенах светлые квадраты от снятых фотографий, а сами фотографии штабелем сложены на одном из кресел в углу.

— Уборкой занимаюсь, — сказал Оттер. — Это у меня демонстрационная стена, здесь я показываю клиентам новые объекты. Вот, например, взгляните. Буровые вышки в Канаде.

— Вы что же, подались в геологи-разведчики? — спросил Фогтман.

— Просто наладил кой-какие связи, для того и ездил. В Центральной Канаде и на Юге США как будто бы обнаружены новые крупные месторождения нефти и газа. Теперь дело за финансированием. В Квебеке создан международный инвестиционный фонд, а я намереваюсь на паях с каким-нибудь компаньоном основать тут у нас коммандитное товарищество для вкладчиков-немцев. А после мы на правах партнеров с ограниченной ответственностью войдем в канадско-американскую компанию.

— Как я понимаю, предприятие чисто убыточное.

— На стадии изысканий — да. Но в перспективе колоссальные барыши.

— Never invest in a black box[5], —сказал Фогтман.

Этот лозунг, который он несколько дней назад вычитал в газете, в экономическом разделе, стал для него формулой недоверия, и против Оттера он выдвинул его сейчас как магическое заклинание от неизъяснимого, притягательного соблазна, какой источали слова этого человека. В чем же дело — в спокойных и уверенных звуках голоса или в той неуловимой смеси хитрости и серьезности, настороженности и многоопытности, которая отражалась на его лице? Урбан вызывал антипатию. Оттер был симпатичен, располагал к себе, хотя здесь, в будничном своем окружении, немного смахивал на старого, облезлого лиса. Оттер играл роль умудренного опытом, слегка побитого жизнью и прошедшего огонь и воду героя. И когда он появлялся на сцене, окружающие были просто обязаны ему подыгрывать. Он подавал реплики, а собеседник с легкостью на них отвечал. Оттер исподволь направлял диалог, небрежно, спокойно, с паузами, пока незаметно не подводил к цели. А партнеру все чудилось, будто он подмигивает, незаметно, украдкой, насмешливо, давая понять: мы, мол, просто играем. Но уж не в этом ли и была подлинная иллюзия?

— Я отлично вас понимаю, — сказал Оттер. — Но кое-кто находится в совершенно ином положении. Для этих людей black box — это государство, сосущее из них налоги... Кофе хотите? Или чая?

— Кофе, — сказал Фогтман.

Оттер подошел к двери, велел подать кофе, потом, продолжая без умолку говорить, открыл стенной шкаф, в котором был спрятан сейф с наборным замком. Оттуда он достал и положил на стол плоскую черную папку.

— Это заирские материалы. Как я уже говорил, все на мази. Общая сумма совпадает с моими расчетами, только вот предварительные издержки оказались повыше. Правда, зато и условия выгоднее, чем я думал.

Оттер открыл папку и заглянул в бумаги.

— Это бесценный клад стоимостью семь миллионов двести тысяч марок, — сказал он, — восемнадцать векселей на четыреста тысяч каждый. А самое замечательное — сроки действия: от трех до двенадцати месяцев, начиная с тридцать первого декабря. Два первых истекают тридцать первого марта, два последних — тридцать первого декабря будущего года. — Он подвинул папку Фогтману, чтобы тот рассмотрел векселя, уложенные попарно в конверты из прозрачной пленки. — Вот, взгляните.