Савва молчал, только его дыхание, глубокое и спокойное, чувствовала Лив. Она пыталась примериться, чтобы дышать с ним в такт, но тут же начала задыхаться, потому что ритм биения её сердца оказался другим, не очень подходящим.

— Тогда почему, не понимаю, почему я чувствую себя в этой жизни какой-то... недоделанной. Словно не имею права радоваться, любить, ничего не делать. И всегда нужно доказывать свое право на счастье. Как будто я не целый человек, а половинка, банхал, не имеющий прав, откуда у меня это ощущение? Мне, кажется, что могу понять всю трагедию разъединения с самой собой...

Она приподнялась на локте и всмотрелась в его лицо, пытаясь понять, слышит ли он.

— Лив, — наконец-то подал голос её спутник. — Но на Ириде есть одинокие от рождения. Пути судьбы неисповедимы. Редко, но бывает так, что ребёнок рождается только у одной половины хансанга. Это не обязательно несущий смерть разрыв. Он не банхал, у него нет ощущения, что потерял часть себя. Другое дело, что путь у такого ребёнка — либо пожизненно в приют банхалов, либо — в резиденцию монахини. Если она посчитает его способности исключительными для служения. Ты видела в приюте детей. Часть из них родилась у банхалов, а часть не знает своих настоящих родителей.

— Как же... И они не интересуются, что с их детьми? Как так...

— Лив, — сказал Саава. — Хансанги интересуются только и исключительно сами собой и ещё немного служением монахине. Благодаря идее служения, когда-то давно они получили возможность хоть немного выйти за внутренние рамки и хоть чуть-чуть почувствовать, что рядом есть кто-то ещё. Но всё равно это высшая концентрация эгоизма. Я бы сказал даже показательная.

— Когда-то давно... Ты сказал сейчас «когда-то давно». А когда это было? Я не слышала нигде ни одного упоминания об истории Ириды...

— Не знаю, — Савва шевельнулся, и у Лив от этого его движения зачесалось за ухом. — Ты права, тут действительно никогда не говорят о прошлом. Хансанги живут так, словно до их рождения никого и ничего не было. Важно то, что происходит только с ними здесь и сейчас. Монахиню это устраивает. Никто не задаётся вопросом, почему мир такой, а не другой, и не было ли времён получше. Нет истории — не с чем сравнивать. А, значит, нет сомнений в том, что сейчас всё правильно.

— А Лера? Она, правда, твоя сестра?

— Лера... Она не так однозначна, чтобы быть кем-то определённым. Я знаю только, что она была как-то связана изначально с моим ильёгом. Кажется, именно поэтому, она пыталась спасти тройняшек, забрав меня на ту сторону сферы. Обставить дело так, будто меня и в помине здесь не рождалось.

— И как было дальше? Как ты встретился с Фарсом? Как стал воробьём? Почему умер тот старик, который кричал кречетом? И кто такой Миня?

— Слишком много вопросов, — ответил Савва и добавил, — ты лучше спи, Оливка. Я, честно говоря, не знаю, что нас ждет завтра. Наверное, нужно быть готовыми к тому, что придётся идти от события к событию, от незнакомца к незнакомцу, от мира к миру, постигая свое предназначение.

— О, у меня есть предназначение! — обрадовалась Лив.

— Вообще-то, — засмеялся Савва, — я думаю, ты просто фишка в игре знакомых мне монстров. Но симпатичная фишка. Забавная.

— А ты? Тогда — кто ты?

— Я тот, кто заботится, чтобы забавную фишку не смахнули вместе с пустыми бутылками, пачками из-под чипсов и прочим мусором в помойное ведро.

— И почему ты это делаешь?

— Потому, — ожидаемо ответил Савва и ... Заснул. Мгновенно и крепко. И так глубокое и редкое дыхание стало ещё спокойнее. Лив удивилась, и даже попробовала его мягко растормошить, но скоро сдалась и тоже уснула. Снов не видела, как будто провалилась в беспамятство.

Утро, как всегда, упало солнцем. Лив открыла глаза и поразилась той границе, которую они вчера пересекли в сумерках, так и не заметив. Где-то далеко остался приют банхалов, он ещё чувствовался размытым пятном на горизонте. Сразу бросалось в глаза, как вдали бесцветной кляксой еле выживали серые, словно припорошенные пылью безнадежности растения и деревья. Редкие и поникшие, у них не хватало сил, чтобы налиться радостью, всю энергию, казалось, они тратили просто на выживание. Это серое пятно окружал разноцветный, сочный мир, не пуская в себя, очерчивая четкие границы.

Сейчас Лив и Савва находились уже на стороне цвета и радости. И чем дальше они будут удаляться от поселка, поняла Лив, тем ярче будут краски вокруг них.

— Привет! — сказал, не открывая глаз, Савва.

И Лив неожиданно очень обрадовалась, что он с ней. И что можно вот так просто поздороваться с утра. Словно всё вернулось на свои места, и сумасшествие теперь можно разделить на двоих, а значит, ноша будет отныне, несомненно, легче. События предыдущего дня ей показались не такими уж страшными, словно это случилось настолько давно, что Лив уже и не помнила, с ней это произошло или с кем-то другим.