Савва поджал губы и замотал головой.

— Нет, — сказал он. — Это невозможно. Честно говоря, позади нас вообще ничего нет.

Лив хотела поинтересоваться, что он именно подразумевает под этим «вообще ничего нет», но посмотрев на напряженную физиономию Саввы, решила не искушать судьбу.

— Мы попробуем, — наконец-то решился он. — Если пройдем по краю, может, нас не заметят. Фиолетовые не очень остроглазые. Это у них семейное. Наследственное. И нюх у них так себе. А это уже профессиональное.

Савва махнул рукой на поле с лавандой, и Лив поняла, что он имеет в виду этот одуряющий запах. Она опять промолчала, и когда её спутник отправился по кромке, отделяющей поле от леса, просто послушно двинулась следом, хотя не совсем понимала, как они будут прятаться, когда закончатся деревья и они с Саввой останутся в чистом поле.

Когда они ступили на территорию, где ровными рядами росли огромные, доходившие Лив до плеч кусты, продвигаться к спасительному разделу стало сложнее. Где-то вперёди маячила невидимая пока река. Нужно было просто дойти до неё и перебраться на другой берег. Так сказал Савва. Он пояснил, что красные стражи по ту сторону границы — пьяницы и шалопаи, они-то уж точно не будут выслеживать и кому-то сдавать их. У красных своя жизнь полна событий, приключений и драк, чтобы ещё вмешиваться в чью-то чужую.

Несмотря на то, что беглецы закрыли лица платками, которые нашлись в дебрях необъятного чёрного плаща Саввы, и стали похожи то ли на парочку ниндзя, то ли на двойку шахидов, вскоре у Лив закружилась голова. По тому, что её спутник на ходу стал хвататься за виски, а затылок Саввы становился все более напряжённым, Лив поняла, что его тоже пробил бронебойный лавандовый флёр. Она стала вспоминать, как действует на человека это растение, но на её памяти свойства лаванды были только и исключительно положительные. «Наверное, всё дело в дозе», — думала Лив сквозь подступающую тошнотворную муть «Когда чего-то много, пусть даже очень хорошего, это уже не очень хорошо». Ей стало жалко стражей фиолетовой границы.

Кругом, насколько хватало обзора, высились полуметровые кусты с мелкими цветами. Лив казалось теперь: всё, что она будет видеть до конца жизни, это кусты и цветы, сладко-фиолетовая пелена, и напряжённый затылок Саввы. Как-то незаметно, словно в тягучем, сне, который все никак не закончится, в этом головокружительном лавандовом мареве они минули часть пути, и в тот момент, когда безнадёжность и монотонная усталость уже совсем было свалились на Лив, Савва, обернувшись к ней, движением рук дал понять, что спасение близко. Девушка хотела сейчас только одного — выбраться с этого бесконечного поля.

Лив казалось, что она видит то огромного кролика в бархатных штанах, сидящего на корточках под кустом и прикуривающего огромную сигарету, то приминая кусты, высилась огромная кровать с мягким матрасом и легчайшим, даже издали практически невесомым одеялом. На кровати лежало оставленное Лив в замке Шинга прекрасное платье, и она уже совсем было обрадовалась и собралась забрать его, но тут прекрасный, жестокий и нежный воин эпохи Чосон выглянул из-за фиолетового куста. Он одной рукой снимал маску, покрывающую половину лица и мужественный шрам, а другой властно и требовательно подзывал её к себе. Лив уже собиралась совсем свернуть с их общего пути к своей индивидуально нереальной мечте, как наткнулась на Савву, почуявшего что-то неладное. Он схватил её за плечи, мощно встряхнул, и кролик, и воин эпохи Чосон с таким притягательным шрамом, зыбко колыхнувшись в фиолетово-голубом насыщенном флёре, распались на отдельные облачные клочки и исчезли. Унеслась порывом ветра так же и кровать, и платье, оставленное на ней.

Зато в густом тумане запаха вышел им наперерез Джонг, и Лив так же, как кролику и воину, совершенно не удивилась ему. Она радостно улыбнулась, приветствуя видение, пусть хоть это и была галлюцинация, но девушка была счастлива видеть зелёного стража живым и здоровым. Вот только эта иллюзия казалось не совсем Джонгом, и Лив быстро поняла, что глаза на знакомом лице были чужими. Холодными, беспощадными, глазами убийцы. А на дне их затаилась нереальная, сверхчеловеческая печаль. Савва странно дёрнулся, а галлюцинация в тот же момент выхватила из-за спины устройство, похожее на средневековый арбалет, только маленькое, словно пародия на грозное оружие, и произнёсла:

— Простите. Ничего личного. Просто мне обещали....

Лив сначала удивилась, почему Савва с таким истошным криком кинулся к видению, затем она услышала тихий хлопок и птичий писк, потом раздался ещё один приглушённый хлопок и что-то кольнуло её чуть ниже левого плеча, и тут же всё погрузилось во тьму.

«Так всегда бывает, когда герои в полушаге от спасения», — только это и успела подумать Лив, медленно опускаясь в ласковые волны беспамятства.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗНАНКА

Глава 1. Дети подземелья

«Минотавр, как и все химеры, соединяющие в себе животное и человеческое начало, доминирует властью зверя над чистой божественной мыслью. Он является стражем лабиринта — это все ужасы, опасности и преграды на пути к главному, основному, то есть высшим духовным ценностям. Когда-то, как и все выжившие из колоды, он был нечто иное. Я не понимаю сейчас этот абсолютно утерянный смысл, но, кажется, это была высшая мера справедливости и вместе с тем — радость просветления, возможность вечного перерождения. Утратив что-то невероятно важное, он стал тем, кем является ныне — палачом, несущим в самом себе неотвратимое наказание. Что я помню о нём? Только как царь Минос специально приезжал в Афины выбирать жертвы, которые либо погибали от рогов Минотавра, либо были обречены до самой смерти бродить по лабиринту в поисках выхода. Глупцы, они видят в нём сегодня только символ борьбы ума и сознания с тёмными инстинктами. Но кто скажет, что нельзя в одном соединить звериную жестокость и человечность, гнев и страдание, смерть и необычайную жизнеспособность? Пожалуй, минотавр — один из лучших символов сознания человека, живущего под вывернутыми смыслами.