— Ты заснул прямо среди нашего откровенного разговора, — произнёсла она ворчливо, пытаясь скрыть радость. — И спал очень крепко. Просто, как младенец.

Савва потянулся на черном плаще, всё ещё не открывая глаз.

— Я выспался, да. — Он был доволен.

— Куда мы теперь пойдем? — Лив хотелось хоть какой-то конкретики.

— Хоть куда, — Савва открыл наконец-то глаза и приподнялся. — В настоящий момент мы убегаем. Поэтому нам всё равно, куда, главное, чтобы не поймали. А потом...

Он повозился немного, вытащил из кармана большое круглое яблоко и протянул его Лив.

— А потом, честно говоря, и сам не знаю. Тебе нужно вернуться к своей обычной жизни, а я... Из колоды просто так не уйти. Моя карта осталась там. Если только Отшельник ... Ты сказала, что он помог сбежать?

Лив кивнула и впилась в сочный бок яблока, сок брызнул в разные стороны, словно фрукт попал в соковыжималку. Такое божественно вкусное было яблоко.

Савва задумался, потом, хотя ничего не сказал ей, явно повеселел. Они умылись в чистом ручье, берущим начало из двух шебутных родников. Вода была ледяная, покалывала мелкими льдинками, сводила свежим морозцем щеки, но зато и Лив, и Савва сразу пришли в себя после сна. Разрумянились и оказались готовыми к нынешнему дню. К тому, где уже происходили какие-то события, о которых путники, укрытые лесной тишиной, ещё знать ничего не знали. Они просто шли через лес, отделяющий приют банхалов от другого мира, останавливаясь отдохнуть на живописных корягах, когда у Лив начинала ныть ушибленная ещё в Пихтовке нога. Савва уходил ненадолго и приносил девушке в горстях лесной земляники — мелкой, но до невозможности сладкой и пахучей. Ягода пахла двумя огромными солнцами. Белым и ослепительно жёлтым.

— Я поняла! — вскрикнула Лив, пересыпая с ладони в рот ароматные капли солнца, —красный пахнет лесной земляникой. Красный всегда пахнет лесной земляникой.

Она зажмурилась от удовольствия и от своего открытия. Савва присел рядом с ней на огромный ствол поваленного дерева, поросший сухим, мягким мхом.

— Не думаю, что ты права, — сказал он, задумчиво покусывая изумрудный стебель какой-то длинной, заостренной травы, — у красного есть ещё один яркий запах.

— И что это?

— Запах свежей крови, — обкусанная травинка полетела на землю. — Красный пахнет или кровью, или земляникой. Не бывает у цвета однозначного запаха. Это как хансанги. В любом из них есть тёмное и светлое. Так и цвет. Он может быть и мягким, и жёстким. И это всегда одно и то же. У всего есть обратная сторона, и у каждой из двух сторон есть нечто общее.

— Но я могу выбрать, чем для меня будет пахнуть, скажем, оранжевый...

Савва взял у неё с ладони пару мелких алых ягод, закинул в рот. На одной земляничине оставалась растопыркой зелёная шапочка ножки. Он или не заметил, или не обратил внимания.

— Аромат апельсина, — продолжила Лив. — Всегда. Я сейчас даже сомневаюсь, что было раньше — апельсин или оранжевый цвет.

Савва посмотрел на неё торжествующе.

— Диоксидифторид одваэфдва — оранжевый ядовитый газ с удушливым запахом. Это обратная сторона цвета.

Лив прыснула. Савва посмотрел на неё с удивлением, даже свою травинку жевать перестал:

— Чего?

— Ты мне больше не рассказываешь, чем лучковка отличается от двуручной пилы? И не стонешь, как вашему Фарсу трудно живется? Надо же, обратная сторона оранжевого. Диокси... Как его там?

— Не скажу, — засмеялся Савва, с удовольствием вытягиваясь на прочном, мягко-мшистом стволе. Он полежал так немного, прикрывая рукой глаза то от одного солнца, то от другого. Жёлтое, выкатывающееся со стороны корневого леса палило и согревало, белое терпеливо перехватывало особо палящие лучи, дарило легкую прохладу.

— Зря ты так, — ответил через минуту. — Фарсу, действительно, трудно живётся.

— Ой ли? — Лив уставилась на своего спутника, прищурившись, но не от солнца, а от возмущения. — Он же... он всё время играет. И все вы там, в Пихтовке. Играете. То в одно, то в другое. Захотели, в лесорубов нарядились. Да ещё в таких, что налоги не платят. Надоело — опа-на, я — монахиня на Ириде. Как этот сумасшедший старик сказал? Сломанные игрушки. А ведь он прав, несмотря на то, что с головой у него не всё в порядке.

— Ты так думаешь?

Лив уже так разозлилась, что не видела и не слышала его.

— Ладно, ты сам случайно в этой компании оказался, я уже это поняла. Но остальные... Вот зачем нужно было со мной этот фокус проделывать? И вообще, что они собирались со мной сделать?

— Вывернутую птицу, — прошептал Савва. — Они собирались... Извини...

— Чего?! Что значит — извини?

Савва весь как-то сжался, по-птичьи задёргал головой, и Лив испугалась, что он сейчас прямо здесь перекинется в воробья и улетит прочь. Она схватила его за руку и крепко сжала.

— Ладно, ладно ... Я знаю, что ты меня спас. Но как они могли превратить меня в птицу? И зачем?

— Они могли, — Савва опять стал похож на себя самого, птичья пугливая суета исчезла. — Как я не знаю, но видел, как из вывернутых птиц добывается время. Фарс им расплачивается. Путём сложных торговых операций достаёт себе и нам зарядку. Что-то вроде батареек, чтобы завод не кончался. Как-то так.

Слишком много новых вводных обрушивалось на Лив. Чем дальше, тем больше. Стало тоскливо. Она умолкла, сникла сразу. Послевкусие земляники во рту вдруг приобрело железный привкус. Крови.