– Эрик, ты хочешь что-то сказать?
– Надир сел напротив меня, он был обеспокоен.
– Ты стал сам не свой, когда мы прибыли сюда. Да, я знаю, потеря Кристин опустошила тебя, но не больше…

– Не больше? Надир не понимает, не понимает, что Эрик к ней чувствовал! Он любил её, как никого никогда не полюбит, и он надеялся, что она полюбит его в ответ. Глупо, не так ли?

Мне было очень больно вспоминать, как она от меня сбежала. И к кому! К Раулю! К тому, про кого говорила, что не любит его! Как, как мне рассказать персу то, что я чувствую? Как передать всю боль и горечь от моих несбывшихся желаний?

Конечно, я мог рассказать про ту ночь, когда наступил предел моих мечтаний, и про то утро, когда жизнь опустела без нее… Но я не хотел. Не хотел ни с кем делиться, ни своим коротким счастьем, которое я тогда познал, ни своим горем, которое теперь поселилось в моей душе. Чем меньше все знают о моей личной жизни, а тем более Надир, - тем лучше.

– Эрик, я знаю, как ты хотел ответных чувств, но жизнь на этом не заканчивается. Рано или поздно ты образумишься и забудешь о ней. Есть много свободных вакансий в Луна-парке, не хочешь взглянуть? – Я покачал головой, а он ободряюще похлопал меня по плечу и поднялся на ноги.
– Тогда я пойду и пообедаю с Алишей. Она потрясающая женщина и много значит для меня. Подумай над моими словами, ты же не будешь всю жизнь сидеть взаперти.

Надир ушел. Я застонал и рухнул назад на постель, сжав голову в руках. Одиночество - вот что я сейчас испытывал. Безумное, отравляющее душу одиночество. Повернув слегка голову, я увидел большую груду тряпок. Ноги уже затекли без дела, поэтому я решил подняться и походить по комнате.

Была уже глубокая ночь, и комнату освещал лишь большой фонарь с улицы. Я доковылял до кучи тряпок и стащил их на пол. Глаза загорелись, когда под ними я обнаружил старое лакированное пианино… Я осторожно коснулся кончиками пальцев старых клавиш. Сердце заныло так же, как и при воспоминании о Кристин.

Музыка. Моя вторая любовь. Любовь, которую время так же не сможет победить. И я не смогу вычеркнуть ее из своей жизни или прогнать из души. Мои пальцы все еще помнили, что нужно делать. Я играл ночь напролет, целиком и полностью поддаваясь музыке, раньше только в ней я находил утешение… И сейчас тоже. Сначала музыка лилась, словно тоненький ручеек – медленно и словно испытывала меня, как будто спрашивая – сможешь ли ты выдержать все, что я могу тебе дать? Смогу, - кивнул я. Музыка рассмеялась так звонко, словно в один момент начали звонить тысячи хрустальных колокольчиков, а потом… Потом она обрушилась на тишину, окружавшую меня с момента ухода Кристин, с силой бурлящего водопада, снося все на своем пути: все обиды и разочарования, всю боль и весь страх… Благодаря музыке я снова жил…

Я играл всю ночь напролет, пребывая в какой-то неведомой сказке, а когда взглянул в окно - было уже утро. Захлопнув крышку пианино, я почувствовал, что голоден. Впервые за все время мне захотелось есть. И жить.

– Время для чашки чая, - пробормотал я, и, собравшись с силами, спустился вниз, в пустую серую кухню. Такую же серую, как моя жизнь. Правда, музыка немного раскрасила ее, но совсем ненадолго. Пока грелся чайник, я смотрел в окно.

Она снова стояла там, на тротуаре, с обеспокоенным лицом смотря на меня. Я видел её каждый день – она то прогуливалась по парку, то заглядывала ко мне в окно, лучезарно улыбаясь, то танцевала под дождем… Это был мираж, наваждение, фантазия и я понимал это, но… Но не мог отказаться от того, чтобы снова и снова смотреть за окно, представляя ее… «Глупости! – прикрикнул на меня мой внутренний голос. – Все это глупости! Одумайся, глупец! Кристин сейчас в Париже с человеком, которого заслуживает, и готовится к свадьбе».

– Доброе утро! – Из моих невеселых мыслей меня вырвал женский голос. Неужели она?! Я медленно обернулся, ожидая увидеть Кристин, но, увы, передо мной стояла та женщина, с Востока, на её плечах была куртка Надира. Она была похожа на покойную жену перса: те же длинные каштановые волосы и карие глаза. Зря Надир надеется, что я забуду Кристин. Мне было тошно, когда я начинал думать о других женщинах. Как он мог так быстро забыть жену и найти себе другую? Это злило меня, поэтому я игнорировал Алишу. Но она, похоже, была слишком открытым и откровенным человеком, так как сказала:

– Надир сказал, что ты комплексуешь по поводу своей внешности. Сними маску, почувствуй свободу… – Она улыбнулась мне, словно желая подбодрить, но я все еще видел перед глазами совсем другую женщину. Мне не хотелось говорить, поэтому молчал. Посмотрел бы я на нее, если бы она увидела мое настоящее лицо. Но меня совсем не волновала её реакция.

– Уроды не могут чувствовать свободу, - пробурчал я, надеясь, что она отстанет от меня. Пусть идет к персу, он же ее мужчина. Что она от меня хочет?

– Вовсе ты не урод!

Черт! Она меня так раздражает. Я хмыкнул и так резко повернулся, что женщина отшатнулась от меня.

– Не урод?!
– эта Алиша была очень упрямой, это меня безумно взбесило. Я начал медленно приближаться к ней. Ее глаза расширились от ужаса. Меня это слегка задело, но ведь было же время, когда люди дрожали от звука моего голоса или даже при упоминании моего имени.
– Хочешь знать, какой я “не урод”?!

Я взялся за край маски, чтобы показать ей мое лицо, чтобы она убежала отсюда и никогда не возвращалась, но в этот момент вошел Надир: