– Форма одежды 3! Через десять минут ты должен стоять на первом этаже, у кабинета майора Орищука. Там тебя и заберут!

– Есть!

– Эх, Лавренёв! Ну, ты и козёл!
– вздохнул Казистый, - служил бы спокойно, а ты, видите ли, решил выбрать другой путь!

– Да не моё это!!! Пусть служат те, кому делать нечего на воле!

– За такие слова и голову можно отбить!

– Да, пожалуйста! Чем кто согрешит, тем тот и наказывается...

– Не гони балбеса! Тоже мне, нашёлся, - интеллигент в маминых трусах!
– махнул рукой старлей и ушёл восвояси, по военному шагая к тумбочке дневального, на которой уже стоял Цыганок Дима.

Завидев меня, Димка не упустил шанс спросить, что со мной всё-таки происходит.

– Та-а... потом-потом, - отмахнулся я, - спешу! Нет настроения рассказывать. Ну, сам понимаешь!

На том и спустился вниз, предварительно поправив перед зеркалом воротник бушлата, шапку и ремень.

– Ну, как скажешь!
– едва слышно проговорил Цыганок, бросив эти слова на пол, который помнит рифлёные подошвы берцев Дмитрия Лавренёва.

Внизу я простоял недолго, хотя для меня это казалось длительным, бесконечным позором. Все ребята, что проходили мимо, так удивлённо смотрели на меня, что и вовсе хотелось сквозь землю провалиться.

И тут ко мне подошёл незнакомый мне сержант.

– Рядовой. Ты Лавренёв?
– спросил он.

– Так точно.

– Я - сержант Феофилактов. Я отвезу тебя к стоматологу. Тебе старший лейтенант рассказывал обо мне?

– Ну, в двух словах...

– Надеюсь, без брани! А то он такой! За спиной и не такое скажет!

– Я уже заметил.

Сержант скромно улыбнулся, тяжело открыв двери своей тюнингованной "Копейки", и я быстренько умостился на заднем сидении. Под ногами лежали пара чёрных пластмассовых ящиков картошки, которые я аккуратненько переступил. С третьего раза сержант завёл-таки двигатель и поставил его на прогревание.

– Вот чёрт! Из-за мороза не хотела заводиться! А я уж подумал, что свечи залил.

– Свечи?
– удивился я.

– Ну да. Свечи зажигания. Они служат для воспламенения горючей смеси в цилиндре двигателя внутреннего сгорания с искровым зажиганием.

– Ага, - понятливо кивнул головой я, хотя и вовсе ничего не понял.

Всю дорогу сержант без остановок рассказывал мне про себя и свою жену, о тяготах воинской службы и семейной жизни. Даже немного жаль сержанта. Ишачит днями и ночами, сна не знает. А возлюбленная, тем временем, стала меняться.

– Сначала, - говорит, - я стал замечать, как она задерживается на работе. Немного позже, появились якобы друзья и подруги, с которыми она гуляла после работы, а иногда и на выходных. На сенсорном телефоне появилась блокировка паролем. Я ещё тогда задумался, зачем любящей жёнушке понадобилось что-то скрывать от меня. Но, однажды, она пришла немного выпившая. Разделась и сразу легла спать, ну а я, запомнив пароль, залез в телефон и принялся мониторить сообщения и контакты. Что за "дядя Серёжа", "Миха (сантехник)". От этого же Михи и прочитал в сообщениях: "Твой сегодня на работе?". А дядя Серёжа удовлетворённо писал ей: "Зай, хочу ещё!". Ну, недолго думая, я выписал ей леща и стал допытываться, апеллируя увиденными фактами, так эта тварь даже глаз не отвела. Говорит: "А что ты хотел? Ты сам до этого довёл. Ты постоянно работаешь! А почему я должна отказывать тем, кому я нравлюсь?" И тут мой мозг взорвался. Я разбил кулак об стену и ушёл в запой. И рад бы переехать, но жить негде. Разве что на вокзале. Вот стали играть в "молчанку". Мне было отвратительно даже смотреть на неё. Это ж надо, какой-то хрен её целовал и обнимал. Даже думать мерзко! И вот, прошло пару недель, и наша "молчанка" окончилась утренним сексом. Я не мог без неё, я ужасно соскучился. Каков был труд, ежедневно видеть свою любимую и ни разу не притронуться, не заговорить, не коснуться рыжих локонов. В итоге я простил её, хотя доверия уже нет. И, скажу больше, была бы возможность слинять в свою личную обитель - я непременно сделал бы это.

Я старательно делал вид, что слушаю его, но сам был поглощён другими мыслями. С самого детства я безумно боялся стоматологов, а теперь приходится сталкиваться с ними вновь. Снова ждёт боль, опять ощущение страдания.

К 13 часам машина остановилась около старого здания - изваяния старой архитекторской мысли. На доме, под крышей, было выгравировано "1932". Я подождал, пока сержант захлопнет дверь своей машины и зашёл вместе с ним внутрь.

Удивительно, что на таком драндулете стояла дорогая сигнализация. "Феофилактов действительно любит свою машину!"

Сержант хорошо знал дорогу, и скоро мы были на месте. Высокие потолки и деревянный пол, запах медикаментов, старинные светильники и тех же времён кресла для ожидания. В этом здании будто всё было пропитано адской болью и мучениями. Абсолютно все детали этого строения были тёмных оттенков, что угнетало ещё больше.

Сержант Феофилактов подошёл к одной из женщин в белом халате, заполняющей бланки за стеклянной перегородкой, на которой огромными буквами было написано "Регистратура".

Те эпизоды я помнил смутно, ведь прибывал, будто в тумане - абсолютно рассеянный, в глазах усталость, даже апатия. Привели меня в один из кабинетов, где под слабой струйкой холодной воды, мыл сильные руки коренастый мужчина лет 55.

– Заходите, заходите!
– поторопил седовласый мужчина, наблюдая за нашей неуверенностью.

Я растерянно посмотрел на сержанта. Мои испуганные глаза умоляли, дабы он забрал меня отсюда, но, по всей видимости, Феофилактов этого не понял.

– Ну, Лавренёв, я тебя в коридоре подожду. Только смотри - без глупостей!

– Хорошо.

– А что, ты у нас способен на глупости?
– подключился к разговору доктор.

– Та он у нас такой!
– засмеялся сержант.
– Вчера всю часть на уши поднял. Сам подполковник Ротиков бегал за болеутоляющим.