За время моего пребывания в дурке я написал более ста стихотворений, которые так полюбились ребятам. Руки мои потихоньку заживали, но не душа.

И вот 9 декабря санитар объявил мне, что в зале ожидания меня кто-то ждёт. Я так безумно обрадовался.

– Мама... Мамочка!
– заплакал я и побежал в зал. В неярком свету я увидел стоящие посредине столы, а под стенками скрепленные между собой деревянные стулья.

Я был уверен, это мамочка приехала!!! Нашла меня и приехала!

Моей радости не было предела!

Глава XI: "Домой"

– Ну, привет, Лавренёв!
– ухмыльнулся довольно знакомый мне человек.

– Вы?
– удивился я.

– Что, не рад меня видеть?

– Никак нет, товарищ старший лейтенант. Рад вас видеть!

– Ну, то-то же! Собирайся! Тебя выписали!

– Собираться?
– растерянно переспросил я.

– А ты разве не услышал? Майор Стовбурген Ярослав Владимирович, твой лечащий врач, уже выписал тебя!

– Куда выписал?

– Лавренёв, не глупи! В часть, конечно! Служить Отчизне!

– Служить...
– опечалился я.

– Рядовой, да из тебя здесь вообще идиота сделали?!! А ну, марш переодеваться!

– Есть, товарищ старший лейтенант.

Убитый горем, я поспешил переодеться и распрощаться со всеми.

– Женька, я не забуду тебя!
– обнял я друга.

Поцеловал Маринку на прощание, я ушёл, скрипя резиновыми берцами.

Старлей Казистый всю дорогу в часть активно разговаривал со мной о новостях в Каменце-Подольском, о последних изменениях и достижениях нашей части, и о многом другом.

– А у нас до сих пор о тебе судачат!
– ухмыльнулся снова старлей.

– Это ещё почему?
– скривился я.

– Жалеют, наверное. А подполковник Гриневич обещал лично надрать тебе задницу.

– И он меня тоже жалеет..., - горько произнёс я, представив свои радужные перспективы в части. Какой прессинг я почувствую там. Подполковник Гриневич меня ослепит, а в уши нальёт расплавленное олово. Я уже боюсь его даже сильнее, чем паука Аргиопа Брюнниха, что так часто встречался мне на лесных полянах.

– Что ж ты, Лавренёв, не откосил?
– спросил старлей, отвлекая от моих мыслей.

– Там лечащий врач 800 долларов просил за комиссацию!
– заплакал я, вспомнил о той несправедливости.

– Да хватит реветь! Там нужно было косить! Ну а теперь твоя песенка спета!

– В смысле?

– По прибытию в часть ты поступаешь в распоряжение майора Беркуты Богдана Олеговича. С ним ты едешь в город, где с тобой будет беседовать военный прокурор города Каменец-Подольский.

– Прокурор?
– испугался я.

– Ну да. А что ж ты хотел? Когда молишься о дожде, готовься ходить по лужам.

– Товарищ старший лейтенант, а что теперь со мной будет?

– Скорее всего, дисбат! Причём, надолго! А после него - на службу.

– А ещё варианты есть?

– Дима, варианты есть всегда! Если прокурор попадётся толковый, то он поспособствует комиссации, но это вряд ли. Больше шансов, что ждёт тебя срок до пяти лет лишения свободы за дезертирство, как с тем, Ростовским. А-а, ты его не застал...

– Бли-ин!
– расплакался я.

– Сам виноват. Что ж ты ещё и руки резал себе? Мне Ярослав Владимирович всё рассказал. Знаешь, что прокурор тебе сделает за твою нелепую попытку суицида?

– Что?

– Увидишь.

Похоже, это был конец. Юлечка оказалась права: "против системы не попрёшь!", но, как и все творческие люди, я жил надеждой, а она ещё не умерла.

Богдан Олегович оказался самым обычным требовательным тихоней в нашей части. Длинноногий майор был немного выше даже "жирафа" - младшего сержанта Булаенко, а это немногим немалым - 1.92. Не раз мне говорили, каким порядочным он был семьянином. Майор всегда носил очки с причудливой формой оправы. Мы с ним быстро нашли общий язык, хотя в части на меня смотрели уже косо. И даже Цыганок Дима теперь презрительно поглядывал на меня, явно не понимая меня, и ненавидя.

Один только Петросян Женька подошёл и по-дружески приобнял меня.

– Брателло, как ты?

– Хреново!
– честно признался я.

– Флюс, как вижу, уже прошёл?
– заметил Женька.

– Ага.

– Тебя комиссовали?

– Если бы. Сейчас буду ехать к прокурору.

– В дисбат садят?

– Еще не знаю, наверно.

– Хреново!
– вздохнул Петросян и, перевесив автомат АК-74 через плечо, продолжил:

– Ну ладно, друг, мне пора бежать! У нас сегодня марш-бросок на 35 километров. Номер мой у тебя есть, а потому - обязательно созвонимся!