усиленные оборонительные работы. Ставка Верховного Главнокомандования

двигала и двигала в этот район новые войсковые формирования, удивляя и радуя

солдат. Непрерывно прибывали приданные средства -- танки, артиллерия,

зенитные и саперные подразделения. Особенно много было артиллерии. Из-за

деревьев повсюду торчали длинные стволы новых противотанковых пушек,

вызывавших всеобщее восхищение. Солдаты подолгу вертелись возле них:

– - Вот это штука!

– - Тут небось никакой танк не устоит!

– - Где там!

– - Ну, не скажи. А "тигры"?

– - И "тигры" клыки обломают!

– - Не говори гоп... "Тигры" -- это сила!

Разведчики с тихим торжеством прислушивались к этим солдатским

разговорам. Им казалось, что они первые обнаружили новые тяжелые танки в

немецком тылу; они были убеждены, что советское командование, учтя их

донесение, присылает сюда противотанковые орудия новейшей конструкции.

На лесных полянах хлопотали артиллеристы, оборудовали огневые позиции:

рыли землю, спиливали деревья, мешавшие стрельбе, привязывали цели,

пристреливали реперы; линейные надсмотрщики тянули к наблюдательным пунктам

командиров батарей и дивизионов телефонные провода, забрасывали их шестами

на ветки дубов. Не прекращавшийся в течение двух недель дождь мешал работе,

с листьев потоками обрушивалась вода, едва связист касался дерева. Намокшие

провода были тяжелые и скользили, не удерживаясь на ветках. И только

профессиональное терпение, привычка и огромная необходимость заставляли

связистов безропотно делать свое дело и доводить его до конца. На лесных

размытых и изрытых до последней степени тяжелыми -- тоже новыми -- танками

дорогах, выбиваясь из сил, барахтались грузовики, подвозившие снаряды и

орудия. Лес был полон надрывным стоном моторов. Глухими просеками, квохча

гусеницами, ползли приземистые танки -- казалось, им нет конца. Они

двигались осторожно, точно подкрадывались к кому-то. Тяжело урча, они

сваливали деревья и устраивались недалеко от опушки. Танковый рев вплетался

в другие звуки, которых в Шебекинском урочище было множество: где-то

татакали зенитки, обстреливая неприятельский самолет-разведчик; негромко

переговаривались саперы, степенно и не спеша рывшие блиндажи; стучали

молотки и слышалось характерное потрескивание автогенных аппаратов в

артиллерийских мастерских, давно развернувшихся в глубине леса; скрипели

повозки; раздавался свист бичей -- это мыкали свое горе на размытих дорогах

затертые машинами и оттесненные в еще более непроходимые, гиблые места

ездовые -- великие страстотерпцы фронтовых дорог. Все эти звуки сливались в

один неумолчный и тревожно-озабоченный гул, наполнявший солдатские сердца

ожиданием чего-то значительного и необыкновенного. Изредка в лесу разрывался

прилетевший из-за Донца вражеский снаряд и поглощал все остальные звуки. Лес

некоторое время оставался как бы безмолвным. Но вот звук разорвавшегося

снаряда угасал, и вновь возникало, усиливаясь, привычное гудение.

Лес кипел, как муравейник. В него и ночью втягивались все новые и новые

войсковые организмы: танковые и саперные бригады, иптапы*, понтонные

подразделения, дивизионы гвардейских минометов. Все это теснилось,

устраивалось хлопотливо, готовясь к чему-то.

*Истребительно-противотанковые артиллерийские полки.

Генерал Сизов весь день провел на переднем крае с командирами приданных

частей и офицерами штаба. Только поздно вечером, усталый, но, видимо,

довольный сделанным, он возвратился в штаб. Лицо комдива, однако, было

озабоченно. Его беспокоила последняя разведсводка, полученная из штаба

армии. В сводке говорилось, что против дивизии Сизова появилась новая

танковая дивизия немцев, недавно прибывшая из Германии. Дивизия эта подошла

к фронту уже после того, как группа Шахаева возвратилась из неприятельского

тыла.

Сизов вышел из блиндажа. На улице шел дождь. Генерал расстегнул китель

и подставил прохладе свою грудь. Затем вернулся в блиндаж, позвонил в

медсанбат, справился о здоровье полковника Баталина. Баталин, полк которого