Во время родов принцессы Марии, его, разумеется, и близко не подпустили к её покоям, поэтому он всего лишь принял на руки свою новорожденную дочку, когда всё благополучно завершилось, и супруга к тому времени даже успела привести себя в порядок. Сейчас же он был совсем рядом, однако не понимал: чем может помочь? Осознав вдруг, что до сих пор стоит в верхней одежде, цесаревич быстро спустился на первый этаж и, наспех скинув пальто, шапку и перчатки, оставил всё в гардеробе. А после взлетел по лестнице обратно и стал мерить шагами коридор, временами замирая у заветной двери с намерением открыть её, чтобы войти и быть рядом с Наташей, но всякий раз в последний момент его рука бессильно падала — и он вновь принимался ходить туда-сюда. До его ушей, меж тем, всё чаще доносились стоны и всхлипы любимой. И он вдруг вспомнил о страшных случаях, когда женщины умирали во время родов, так и не произведя на свет дитя, или о смертях младенцев, которые были не редки и в царской семье.

«Нет, с ней всё будет хорошо. И с ребёнком тоже.» - сказал он себе, судорожно мотая головой в попытке отбросить налетевшие мысли.

Вдруг дверь отворилась и показался доктор Штерн. Александр замер на месте, видя сквозь дверной проём лишь хлопочущую Глафиру Петровну. Илья Петрович же, проследив за взглядом цесаревича, вышел ему навстречу и тактично притворил за собой.

– Здравствуйте, Ваше Высочество.
– сказал он и поклонился оцепеневшему Александру.

– Доктор, скажите, как она? И почему так тихо?

– Не волнуйтесь, с Натальей Александровной всё более-менее хорошо.
– начал Илья Петрович ободряюще.
– Боли ненадолго отпустили, но Вы же понимаете: первые роды, и поэтому всё не так легко, как хотелось бы…

– Я хочу пойти с Вами и быть с ней.
– очнувшись от страха, твёрдо сказал Александр.

– Что Вы, Ваше Высочество! Не думаю, что Вам стоит присутствовать — это как-то не принято, да и вообще. Лучше спуститесь в гостиную и налейте себе чего-нибудь покрепче.

Александр, глядя доктору Штерну в глаза, упрямо покачал головой.

– Ну хорошо, коли Вы так решили. Тогда пойдёмте.
– и он, открыв дверь, вновь бросил свой взгляд на наследника престола, а после пропустил вперёд.

Александр Николаевич, собрав всё своё мужество, шагнул в комнату. За спинами Глафиры Петровны и Дуни он увидел Наташу, освещаемую пламенем множества свечей. Она лежала на постели и, тяжело дыша, блуждала вымученным взглядом по потолку.

Забыв обо всём, он бросился рядом с ней на колени и прижал к губам её руку.

– Александр!
– еле слышно прошептала Натали, глядя на него, в то время как он по-прежнему целовал её дрожащую горячую ладонь. Наконец, он оторвался от руки любимой и встретившись с ней взглядом, улыбнулся и сказал:

– Я здесь, а ты ничего не бойся. Просто держи меня за руку, хорошо?

Ближе к рассвету княжна Наталья Репнина благополучно родила сына. Александр Николаевич с невозмутимым видом был рядом с Наташей всё время, пока появлялся на свет их ребёнок, не выпускал её руку из своей и даже пытался подбадривать шутками. Когда же, наконец, всё закончилось, и Глафира Петровна с широченной улыбкой протянула ему крохотный свёрток — он осторожно взял его на руки и понял, что плачет. Впрочем, от слёз не удержалась и Наташа, глядя на своего любимого с сыном на руках. А вслед за ними расплакались, кажется, и все остальные: Дуня с Глафирой Петровной стояли рядышком и громко шмыгали носами, утирая щеки белыми платочками; Илья Петрович же украдкой смахнул несколько набежавших слезинок.

– А теперь дайте его мне, Александр Николаевич!
– громко потребовала Наташа и протянула руки. Цесаревич, оторвавшись от созерцания курносого личика, вопросительно посмотрел на княжну, после чего бережно передал ей новорожденного.

– Наталья Александровна, Вы по-прежнему намерены сами кормить ребёнка? Может, я всё же приведу кормилицу?
– с надеждой спросила Глафира Петровна.

– Нет. Я сама намерена выкормить своё дитя.
– ответила Наташа, укачивая на руках своё сокровище.

– Но Натали, - вмешался Александр.
– так положено, чтобы благородные дамы заботились о себе, в то время как кормилицы…

– А я буду, в первую очередь, заботиться о своём сыне.
– упрямо ответила Репнина.
– Крестьянские женщины сами кормят своих детей, и если вы все соблаговолите оставить меня ненадолго — я тоже последую их примеру.

Все трое поняли, что спорить с ней бесполезно, поэтому молча покинули комнату. Цесаревич, выходя последним, обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на свою любимую Наташу с их общим ребёнком — первым сыном.

– Как ты хочешь его назвать?
– спросил Александр, когда ему было дозволено вновь войти в комнату. Он осторожно присел на краешек кровати, в то время как Натали с нежностью взирала на спящего младенца.

– Георгием.
– не задумываясь, ответила княжна.

– А почему не Александром?
– удивился новоявленный отец.

– Саша, прости, - произнесла Репнина, поднимая на него глаза.
– я знаю: тебе бы хотелось, чтобы наш сын был назван в твою честь, но я намерена уберечь его хотя бы от малой доли слухов и сплетен, которые и так наверняка будут виться вокруг него, когда он вырастет.