— Ищущий… Тебе подходит, — Кречет взъерошил ему волосы. — Вон, доискался уже. Надо же, я был уверен, что мы на нужный поворот свернули. А оно вон как, чуть не… Ладно, слышал, что он сказал? До темноты может и успеем!

— Ходу, — кивнул Яр, расцветая бесшабашной улыбкой.

Здесь еще не было опасности потревожить оползень гулом мотора. Но следовало быть осторожным на петляющей, то прижимаясь к нависающим скалам, то становящейся обманчиво-широкой дороге.

Как и сказал горец, они успели добраться до Алого. Но только до него, перед тем, как проходить сам перевал, следовало переночевать. Здесь, на основной дороге, были отстойники для машин и обустроенные площадки для отдыха людей, загороженные от непогоды сложенными из камня стенками и типичными для горских поселений крышами из сланца, поросшего мхом. Это было… Непривычно, но уютно. Оба перед сном все ходили, оглядывались, сколько хватало света костра — да-да, именно костра, тут тоже и костровище предусмотрено было, и запас топлива — и дров, и сухих таблеток на случай особой нужды. А когда костер прогорел — долго сидели, вглядываясь в небо, смотря на большие, странно колкие и близкие звезды.

Яр перестал нервничать. Горская часть его крови впитывала бесконечный покой гор, заставляла замедлять речь, дышать глубже, почти жадно. Он казался выпущенным на волю пленником, который и верит, и не верит в свободу. Он менялся на глазах — и эти перемены завораживали уже Кречета.

— Водой будешь, — сказал — как крылом по воздуху рубанул. — Никто другой из тебя не выйдет. Как, в пустыню с гор не убежишь?

— Я буду там, где нужен, — улыбнулся Яр.

И Кречет знал, что он прав: он будет Хранителем. Только не из тех, простите Стихии, хранителей, что стали сродни страже порядка, а из тех, которые были в прежние времена, следовали зову Стихий и отправлялись туда, где требовалась их помощь. В пустыне — значит, в пустыню. В горах — значит, в горы.

***

— Лено.

— Да, отец?

— А где Лито? — глава семейства Воронов нахмурился, пытаясь припомнить, видел ли он младшего сына, когда был в приюте в последний раз. Выходило плохо: его тогда больше волновала очередная кипа бумаг от усыновителей, чем дежурное приветствие сына.

— О, я все думал, когда же вы заметите, — Белый, откликавшийся на данное при рождении имя только на вот таких встречах с родителями, насмешливо фыркнул и мотнул волосами, выбритыми на манер лошадиной гривы. — Нет его. Уже три недели как нет в Фарате.

— А куда он делся? — недоуменно моргнула мать, близоруко щурясь.

Она все никак не могла дойти до лекаря, и Белый только вздохнул. Опять придется вести самому, отрывая от невероятно важных и нужных дел. Нет, улаживать чужие жизни было действительно нужно — про себя бы не забывали!

Они не были плохими людьми. Но, отыскивая семьи для приютских детей, сами стали отвратительными родителями. Вообще никакими. Что Лено, что Лито росли и воспитывались в приюте, словно не было у них родителей вовсе. И если бы нянечки и наставники не напоминали о родственных связях, сами бы о них не думали. Это уже после, став совершеннолетним, вернувшись из своего первого полета, Лено Белый много что передумал и пересмотрел. И сейчас прекрасно понимал Коготка: надо, надо было вырваться из гнезда-приюта, повидать мир, найти свое в нем место. Суметь понять. Обрести крылья.

— Улетел, — просто сказал он. — Когда-нибудь вернется.

Мать снова рассеяно кивнула. Ее такой ответ устраивал. Отец же нахмурился.

— Разве он не собирался пойти работать на машиностроительный завод?

— Он же… — начал было Лено.

Потом отвернулся. Бесполезно.

— Он уже выбрал себе дело. Можешь не беспокоиться за него, отец.

— Да? Хорошо. Надеюсь, этот его «полет» не затянется слишком надолго.

На этом обсуждение судьбы младшего братика было закончено. Белый был уверен: родители еще до конца нудного семейного обеда забыли все, что он им сказал.

***

Трой Солнечный Конник никогда не мог назвать себя хорошим отцом. Да, он пытался им быть, но дела отнимали столько времени, да и суть земляного нэх сглаживала, выравнивала эмоции… И, тем не менее, он от всей души любил сына. И потому, узнав, что тот пропал, первым делом бросился в родовое гнездо. Почему-то он не сомневался, что недовольный Аэньяр уедет именно туда, под крыло к деду с бабкой, обижаться на родителей и сидеть в семейном архиве.

Мимолетное выражение удивления на лице отца сказало ему все лучше слов.

— Значит, не приезжал?

— Вы ведь собирались на скачки, — Рисс Солнечный явственно выделил последнее слово, и сошедшиеся над переносицей брови дали его сыну понять, что отец этим фактом недоволен.

— Но Аэньяр…

— Мальчишеская придурь! — зло бросила Ниирана, крайне раздосадованная тем, что пришлось оторваться от дел и вообще потрать время на поездку сюда. — Говорила я тебе еще дома… В лес убежал наверняка, пошляется, пока тепло и дождей нет, и вернется как миленький!

Рисс закатил глаза, полуотвернувшись, чтоб эту его гримасу невестка не увидела. И со значением посмотрел на сына. Так, словно тот обязан был знать, куда на самом деле отправился Аэньяр. Если бы Трой догадывался… Но пришлось взять себя в руки. Раз отец так спокоен, значит, беды не случилось. Наверняка Аэньяр с ним посоветовался.

Стало грустно: с дедом, не с отцом. И тем грустнее, что сам, сам был виновен в этой ситуации. Слишком уж привык подчиняться жене, опираться на ее суждения. Вернее, он просто не любил спорить. Правильно говорил отец: из него не вышло камня, да и супругу он себе выбрал не ту, что, вылепив его по нужному ей образу, обожгла бы этот образ, закалив и сделав характер твердым. Вода Ниираны наоборот, размывала его, заставляла следовать ее решениям.

Возможно, можно было все изменить… Когда-то давно. Намного раньше. Раньше, чем он кивнул, соглашаясь с ней: да, пошляется и вернется, ничего страшного. Мальчик умный, в лесу не пропадет, кобылу, опять же, хорошую взял. Пусть назлится и устанет.