Горы возникли на окоеме в один из дней, когда лесной массив кончился, словно отрезанный широкой, но совсем неглубокой речушкой. За нею протянулись поля, и Яр мысленно напрягся: это было одно из узких мест его плана. Пересечь сельскохозяйственный пояс следовало быстро. И ночью.

Но сперва им следовало отдохнуть и приготовиться к ночному марш-броску. Спать днем было непривычно, настолько, что подскочили оба задолго до намеченного часа. Снулые, шальные, не слишком-то соображающие. Кречет вяло возился с костром, разогревал заранее сваренную еду, отмахивался от Яра, настаивавшего, что начало пути можно и посветлу проехать. Больно ему не нравилось то, насколько тянулась полоса полей на карте. И то, с какой скоростью сможет ехать по ней роллер, тут терявший все преимущества перед Лаской.

— Кречет, все, собираемся! К ночи будет ливень, — в конце концов не выдержал и рявкнул Аэньяр. И принялся запихивать в мешок все, что попадалось под руку.

— Да какой ливень, небо чистое, — удивился тот.

Но Яр так настаивал, что проняло, все-таки собрались в рекордно быстрые сроки, погрузились и выдвинулись через заранее найденный брод. Что его там было — несколько минут, и колесо роллера примяло траву.

— Я поеду верхом. У тебя фонарик был, можешь мне на спину повесить? Я хорошо вижу в темноте, — Яр соскочил с седла роллера и спешно рылся в седельной сумке с одеждой, доставая куртку с капюшоном.

— Да куда тебя несет, в небе ни облачка! — Кречет не злился, просто недоумевал, отыскивая фонарик. — Держи, торопыга! Вот где, где твои тучи?

Яр приостановился, остро глянул на него, подошел и повернул его голову в ту сторону, где над окоемом синело и лиловело нечто, что Кречет сперва принял за горные отроги.

— Вон там, видишь? Ветер… Ветер к нам, вдоль Граничного хребта. Через час грозовой фронт будет здесь. Ходу.

И взлетел в седло, плотно затянув шнуровку накинутого на голову капюшона. Ласка, подбодренная пронзительным свистом, пошла вперед, наращивая ход, пока не до галопа, но уже и не прогулочной легкой рысью. Роллер рванул следом, взревев мотором — видно, передалось настроение хозяина, увидевшего свою неправоту. Только стебли широкой полосой легли, отмечая их дорогу.

И все-таки не успели. Немного, практически ровно столько, сколько не верил Яру Кречет. Уже и полоса деревьев виднелась впереди, когда накрыло, оглушило: ливень хлынул стеной, разом отсекая весь мир. Хороший ливень, правильный — для полей. Но явно не для двух путников, по ним пробирающихся. Как роллер не завяз в мигом ставшей жирной, липкой грязью земле — оба не поняли. Наверное, повезло. Или Яр так хорошо вел — Кречет только на огонек его фонаря и мог ориентироваться.

Под крайние деревья, между густых кустов рогульника, влетели полуоглушенные, мокрые до нитки, хоть отжимай. Только отжимать было бесполезно: ливень накрывал и эту часть леса, и вода уже преодолела полог ветвей, тем более что здесь, ближе к горам, лиственных деревьев было меньше, а сами леса светлее. Тем не менее Яр чутьем привычного к лесу человека отыскал-таки шатровую ель, через густую сизовато-зеленую хвою которой на усыпанную опадом землю не упала еще ни одна капля воды. Зимой под такое дерево, особенно в снегопад, соваться смертельно опасно, а вот летом переждать дождь — самое оно. Под деревом хватило места и роллеру, и Ласке, и им обоим, и костерку — ель была воистину гигантской, должно быть, один из последних реликтов, росших здесь чуть ли не со времен Раскола, а то и раньше.

Костерок разжег Кречет, щелкая зубами от холода: дождь был ледяной. Наверняка набрался холодных ветров с гор, остыл и выплеснулся на землю. Но им было как-то не до размышлений о воздушных потоках и прочих небесных делах: согреться бы, не подпалив ничего. Кречет и не заметил, как запалил костер без всякой зажигалки, он пытался ладонью согнать с волос воду.

— Переодеться надо, а то оба свалимся. Проклятье, и принесло же именно сейчас!

Яр согласно простучал зубами, быстро и без стеснения скидывая с себя мокрую одежду, выкручивая ее, насколько хватало сил, и развешивая сушить на ветки.

— Лив-в-вень ненад-д-долго. Ель не п-п-промокнет. У меня п-полотенце есть.

— К костру иди, я сам найду! — рявкнул на него Кречет. — Свалишься еще мне второй раз…

Несмотря на свое жалкое состояние, Яр хихикнул: что он за водник будущий, если вода его то и дело болеть и мерзнуть заставляет, вместо того, чтоб лечить и оберегать? Но со Стихиями поди-ка поспорь: нет шестнадцати — не пробуждается дар. Тех уникумов, в ком сила полыхает изначально, Стражей, по пальцам пересчитать можно. И то, дар управления Стихией к ним приходит так же как и к остальным нэх, после шестнадцати, до того — лишь спонтанные всплески. А он на Стража явно не тянул.

Переодевшись в сухое, Яр почти навис над костерком и только тогда, купаясь в потоке тепла от огня, понял, что его так зацепило:

— Кречет, а ведь ты зажигалку не доставал, я прав?

Тот поглядел угрюмо, исподлобья.

— Не доставал, но повторить… Иди сюда! Я еще не совсем с ума сошел, не хватало тебе только ожогами обзавестись.

Сам он уже был сухим, только кончики волос еще оставались влажными. Огненный, что с него взять — полыхнул да высушился, пусть даже неосознанно. Но Яр признавал, что он прав: не понимая и не умея, не получится сразу вот так повторить случайную удачу. Забившись в чужие горячие объятия, он впитывал тепло и удивлялся сам себе: раньше такое родство, такую общность он чувствовал только в руках отца, деда и бабушки. Даже редкие родственные объятия теток и дяди не дарили похожих ощущений. Сейчас же его словно бы теплые пуховые перья обнимали. В горле внезапно встал ком: а когда Кэльх обнимал Аэно, еще считая его не более чем учеником, было так же?

— Ну ты чего?

Уже ставшее привычным ворчание пробрало еще сильнее. Кречет огневик же, а они чувствуют, когда у других на душе тяжко. Яр попробовал улыбнуться, но вышло откровенно жалко. Как-то разом навалился весь ком эмоций, от которых он отмахивался всю дорогу, от обиды на мать до, почему-то, щемящей и пронзительной грусти по давно уже ушедшим в Стихию многопрадедам. Такой, словно они были самыми лучшими друзьями, самыми близкими — и внезапно исчезли. Такой же, как та, что заставляла семилетнего Аэньяра взахлеб рыдать, читая «легенду о Последнем Танце Аэньи». Хорошо, что коса растрепалась, и мокрые волосы выбились, прилипнув к щекам. Возможно, жегших глаза слез было не видно.