Свою помощь Яр предлагать тоже стеснялся. Ну что он может-то? За конями приглядеть? Так в конюшни замка тоже захаживал, помогал, чем мог! И с библиотекой, и в городе старался, бывая, слушать, все ли в порядке у людей, и…

Да только знал и умел он до обидного мало. Даже меньше, чем Кречет. Тот вон то огнем людям помогал, то у этина Палеу пропадал, ремонтируя все, что ему приносили. Еще не подмастерье даже, но уже рабочие руки.

Задумываться о собственной бесполезности, впрочем, было некогда: у этина Кемайо работа находилась всегда, иногда его чем-то несложным нагружала этна Кетта, этин Эрай или нейха Вайа, жена нехо Аилиса.

— Яр! Ну теперь сам-то не спи, — выдернул его из мыслей голос Кречета.

Тот доел уже вторую порцию и наконец-то проснулся. Наверняка вчера рухнул спать голодный, выложившись — вот и не мог никак от подушки оторваться. В чем Яр и не преминул укорить — огневик же, а такой дурак.

— А Кэльх твоему Динку холку бы намылил за такое небрежное отношение к ученику, — ядовито фыркнул он.

— Не ворчи, мелкий, — рассмеялся тот, отправляя миски в таз с водой. — Пошли лучше… Что там, роллер?

— Ага, может, как раз вчера деталь приехала? Я видел караван, что-то привезли в лавки. У ювелиров разгружались точно, но вдруг? — Яр покосился на таз, потом засучил рукава горской сорочки и быстро перемыл тарелки. Ну, не любил он оставлять дела на «потом». Тем более что после мастерской, если быстро вытащит оттуда Кречета, надо будет сразу идти в замок.

Деталь, как выяснилось, приехала, но возиться с ней было некогда: этин Палеу как раз собирал сумку с инструментами, собираясь на телеграф. Что-то там сломалось, и уж точно оно было куда важнее роллера, который мог постоять спокойно еще денек. Кречет и спорить не стал, о чем тут? Только разулыбался довольно, когда мастер пообещал ему постараться на завтра выкроить вечерок и засесть уже плотно.

— Если будет свободное время, я приду помогать, — покивал Яр, прощаясь с мастером Палеу.

До телеграфа они дошли вместе, обсуждая мелкие технические детали, в которых Яр ничего не понимал, а потому почти не слушал, о чем там разговаривают старшие, думая, что, когда телеграф заработает, нужно будет отправить телеграмму деду. Он собирался оставаться в Эфаре, и нехо Аилис уже пообещал, что заниматься он будет вместе со старшим нехином, тот посещал общую школу в Иннуате.

Жаль, отец так и не написал… Наверное, еще не знает. Яр был уверен: скажи дед ему, уже и телеграммами закидал бы, и письмами, спрашивая, как там сын, а то и сам бы приехал. Не забрать даже — проведать. Хотя нет, как бы он? И дело оставить не на кого, и мать следом увяжется… Нет-нет-нет. Наверное, поэтому дед и молчит.

За прошедший месяц он уже несколько раз посылал деду телеграммы. Ну, просто, чтобы сообщить, что жив и здоров. О здешних родичах не написал ничего. Не хотел ни обсуждать все случившееся, ни думать об этом. До сих пор болело, хотя он уговаривал себя, что ничего не потерял: как не знал их, так и не узнает. В конце концов, у него есть замечательные дед и бабушка, и больше ему не надо. И нехо Аилис с семьей — разобраться бы только, наконец, в запутанных родственных связях. И Кречет…

— Аэньяр! — оклик был настолько привычный и в то же время невозможный здесь и сейчас, что Яр поначалу даже не среагировал.

Шел себе, как шел, через городскую площадь, мимо кострового столба, в голове были мысли о Кречете и Динке, что раз нет старшего — надо самому кошаку высказать, вон Кречет опять зевает… Обернулся, только когда требовательное «Аэньяр, я к тебе обращаюсь!» прозвучало во второй раз. И глазами растерянно захлопал: с мохнатой горской лошадки спрыгивала мать в дорожной одежде.

— Мама? Ты что здесь делаешь? — вырвался самый глупый изо всех возможных вопросов.

Ниирана Солнечная в Эфаре? Он уже настолько свыкся с ее неприятием Эфара, гор и всего горского, что вообще с трудом мог поверить своим глазам: мало того, что мать приехала сюда, верхом, так еще и одежда на ней была малоотличима от той, в которой ходили все вокруг. Меховая куртка, заправленные в высокие горские сапоги шерстяные штаны, правда, без родовых знаков, под распахнутой курткой виднеется уна и сорочка. И волосы — не сколоты в привычный строгий пучок, а заплетены в плотную косу.

Он так увлекся рассматриванием этой совершенно незнакомой матери, что пропустил мимо ушей ее слова.

— Прости, что ты сказала?

— Я спросила: у тебя совесть вообще осталась? Хоть капля! — А вот мамин голос был такой же, как всегда, привычно ввинчивался в уши. — Удрал, не предупредил, хоть бы обо мне подумал!

До боли знакомое начало нотации отрезвило, и Яр вскинул голову.

— А ты, мама?

— Ты еще и меня в чем-то обвиняешь? Неблагодарный мальчишка! Я из-за тебя примчалась сюда! Одна! Бросив все дела!

Люди, шедшие мимо, уже не просто оборачивались: останавливались, пытаясь понять, что происходит. Здесь, в Эфаре, редко кто устраивал публичные сцены, а если уж случалось — то дело было такое, какое под одеялом не утаишь, все равно наружу выкатится.

— Долго же ты их бросала, — Яр отвечал тихо, ровным голосом, хотя давалось ему это ох как нелегко. — Три с лихвой недели мы до Эфар-танна добирались, и тут уже месяц.

— Еще бы! У тебя-то никакого разумения о важности этих дел, — Ниирана возмущенно топнула ногой, сжимая в кулаке поводья. — Кто своим бегством чуть не сорвал скачки? Аэньяр, я тебя спрашиваю! Тебе не стыдно? Пока ты развлекался, мы с твоим отцом делали все, чтобы не посрамить чести рода!