Окатило, обожгло. Перед глазами как живой Керс встал. Белый обозлился еще больше: это было почти больно.

— Да идите вы!.. Он…

И заткнулся, оборвав себя.

— Огонь, да? — Яр посмотрел прямо в глаза, словно для него ничегошеньки такого… ну, такого вот не было в одном только предположении, что можно… кого-то…

Кречет вообще молчал и только переводил взгляд с одного на другого. Он уже столько начитался дневников, что, пожалуй, тоже не видел ничего особенного, если двоих тянет друг к другу, и не важно, одного ли они пола или разных.

— Нэх из Фарата, — Белый отвернулся, терпеть этот пронзительный взгляд сил не было. — Или не знаю уж, откуда. Я его ночью на трассе подобрал, тогда и полетел первый раз, голову потерял. И сбили. Стражи, думали, что случилось что-то. Да не в том смысле сбили, Кречет! Просто затормозили.

— Если б нет… — Яр отвел глаза, не стал продолжать. Тем более не стал высказывать свои подозрения о том, кого именно мог повстречать Белый на пустынной дороге. Если все так, как он думает — это дело только двоих, Белого — и того нэх. И не ему, потомку Теальи, судить.

Ему о другом стоило подумать.

Разговор с в конец запутавшимся Белым был, скорее, легок. А вот слушать, что тот рассказывал… Яр честно проводил огневиков до города. Пихнул Кречета, чтобы не оставлял брата в одиночестве, видел, каково тому сейчас, кивнул Белому, а сам пошел в Эфар-танн.

Дел было много, и уроки, и кроме них, но Яр поднялся в свою комнату. Повозившись, достал из сундучка аккуратно сложенную равнинную одежду, дорожный мешок и, помедлив, шкатулку-футляр с топориком и самострелом. И замер, рассматривая их.

Когда война пришла в мир Аэньи, тот был старше. Он не был воином, но принял силу и закончил обучение. Яру до Принятия оставалось еще чуть меньше полугода, а до совершеннолетия и того больше. Он не был нэх, но уже умел стрелять и драться — Амарис и Айлэно не скупились на уроки, а учеником он был прилежным. Конечно, за полгода бойцом не стал, но разве там, где сейчас сражаются нэх, не любая пара рук, стрела или удар на счету? Разве это не то, что должно делать любому, кто понимает опасность?

Взгляд его метнулся к выложенной на край постели обережи, и руки сами потянулись за ней. Это — ответ? У кого бы спросить, но так, чтобы не надрали уши и не устроили выволочку, а ответили прямо и честно?

— Янтор… Мне не хватает тебя…

Но удэши и не думал появиться. Яр вздохнул: как-то и не рассчитывал, хотя… Просто наивно верить ведь можно же было? Он медленно перебирал обережь, пропускал меж пальцами, вспоминая.

«Я не был рожден воином. И, не случись войны за Исцеление Стихий, никогда бы не стал им. Больше всего я мечтал рассказывать сказки, старые горские и равнинные легенды, придумывать свои… Отец говорил, что я стал бы прекрасным дипломатом и миротворцем, способным только словами остановить конфликт, развести враждующих, утихомирить гнев. Не знаю, так ли это, и теперь не узнать вовсе. Потому что я изменился, когда встал выбор: убить, чтобы жили те, кто мне дорог, или умереть, сложив лапки. И это был мой осмысленный выбор.

Я не родился мечом, но Кэльх… Он был рожден щитом, и ему для того, чтобы стать им, не требовалось переламывать себя. Не требовалось бы, не считай он иначе. Это мне теперь понятно, отчего, убив в первый раз, спалив напавшего убийцу, он даже не понял, что сделал и почему. Он просто выставил пламенный щит, в который тот и влетел. Просто защищал — это было в его крови. При том считал себя неспособным на подобные поступки. Именно это неправильное самоосознание не давало ему принять себя таким, как есть. Не мечом — щитом».

«А кто я, Аэно?» — мысленно спросил у предка Яр, сжав обережь в кулаке. Приехав сюда, в Эфар, он понял: плоть от плоти, кровь от крови. А не явись, послушайся он матери… Понял бы, как это — жить и дышать? Быть… собой?

Аэнья говорил: «Делай, что должно». И это была его правда, правда его времени. Но мир изменился, и Яр прекрасно понимал: так уже не получится. Должно, да. А он опять поступит иначе.

Выбраться из замка, полного людей, оказалось на удивление просто. Амарис уже показал ему потайной ход, выводящий к самым Звенящим ручьям. Оттуда можно было пройти в обход Иннуата, оставшись незамеченным и со сторожевых башен и стен Эфар-танна. Но незамеченным людьми и нэх. И Яр обреченно поглядел на знакомую монументальную фигуру удэши, сидевшей на камне, поджидавшей — да его, кого ей тут еще ждать-то!

— Айэ, Акмал.

— Айэ, Эона. Присядь, ручеечек, — она похлопала широкой ладонью по согретому солнцем камню, похожему на большую скамью, то ли природой сотворенному, то ли только что ее силой.

Послушно присев рядом, Яр опустил голову. Почему-то казалось, что его сейчас будут ругать. Кречет бы так и сделал. Или нехо — тот бы отчитал таким голосом, что кровь в жилах застыла бы. Он умел быть убедительным, обманчиво мягкий Туманное Утро.

Акмал молчала, только обняла и поцеловала в макушку. И Яра прорвало, он захлебывался словами, пытаясь не только и не столько ей, сколько себе доказать, что именно это и должен сделать — идти и защищать, раз уж назвали его Хранителем — разве это не первейшая его задача?!