– Что-то я сомневаюсь. Если правильно понял.

...Когда вышли за крайний холм и оказались под самым кряжем, Ддейхерг обвел рукой цепь вершин.

– Эссайхест.

– Ага... Опять стрелялки? Вон, сверкает, как раз на солнце... И ты здесь теперь не пройдешь? Ле таахайве? – вспомнилось что говорил Нейгетт когда оправлял Марка на смерть.

– Мо таахайсттент, – Ддейхерг усмехнулся. – Деммдеххеммвем-со, гхоо, – усмехнулся еще раз, с оттенком досады-злобы. – Ведхентде Ллейнгергеммест. Ддейхергве-ре.

– Ну да. Я понял, что это война. Интересно, кстати, – тогда в городе, где был Гиттах, как он там назывался... Лейнгергеммех... Второе опять не вспомню, голова гудит... Ну, в общем, может быть, там это вы тогда грохнули?

– Лейнгергеммех Рейсседде, – Ддейхерг кивнул. – Макхостгех Гиттахге, доо, – голос прозвучал презрением.

– И Гиттах, значит, туда же. Макхостгех, да еще доо опять. Кто б сомневался. Ну что, я иду? – Марк указал на ближайшую точку, сверкавшую ранней звездой в глубокой уже синеве.

– Ххойлейммдетт, – Ддейхерг обвел руками воображаемый шар. Затем снял плащ, протянул. Одежда, оказавшаяся под плащом, напоминала какой-то щегольской камзол – весьма, опять же, гармонирующий с усами и бородой, и в общем только усугубляющий облик старофранцузского герцога. Марк только хмыкнул.

– Если бы не этот узор...

Он тронул вышивку – и понял, что это была не собственно вышивка. Никакого материала никакой вышивки под пальцами не ощутилось; ткань «камзола» совершенно гладкая (и, опять же, очень приятная пальцам).

– Опять голограмма. У вас не мир, а сплошная фикция. Впрочем, у нас тоже.

Взял плащ – который оказался (следовало ожидать) почти невесом. Закинул на плечо, начал подъем. Добрался до крайнего «излучателя» через час.

– Странно, – хмыкнул Марк снова, оглядевшись на холмистый простор, – почему Нейгетт тогда остался? Я ведь мог заткнуть эту хрень, например, курткой? Или рядом с башнями такая штука не катит? Может, там еще сверху на башне? Или он опасался чего-то другого? Интересно, я хоть что-нибудь здесь пойму, хоть когда-нибудь?

Он накрыл искрящий в отлогих лучах кристалл – солнце уже коснулось линии горизонта, – обернулся, крикнул и помахал руками. Двинул обратно. Ддейхерг сидел привалившись спиной к булыге, скрываясь за ней от «стрелялки»; Мак растолкал, указал в небеса:

– Пошли?

– Экхоргеммде, – Ддейхерг указал на подножье скальной стены.

– Эх ты. Как же я не заметил? А здесь что, получается... – он оглянулся на юг.

– Оддетт ггайргехдех, – Ддейхерг кивнул.

– Ггайргех. Понял, здесь из тоннеля была дорога. Которая теперь растворилась. Короче, реально я понимаю только одно. Что этот ваш ттайргес, – Марк тронул карман, – реально очень ценная вещь. Пошли, – он потянул Ддейхерга за плечо. – Надо быстрее отсюда убраться. Ночевать здесь еще раз мне неохота.

– Айнехх, гхаа, лемментде-ле, – тот оглядел изувеченную долину.

Марку почудилась в голосе настоящая грусть.

Ддейхерг поднялся, сверкнув радугой «линз» в последнем луче закатного солнца. Минут через двадцать они вышли к тоннелю. Изящный рамочный коробок, какие оформляли здесь входы, ворота и перекрестки, как видно, растворился вместе с дорогой – вход в тоннель зиял обычной пещерой; непривычно, по-дикому, «варварски». Стало даже страшно туда заходить.

В тоннеле оказалось все также не так – холодно, сыро, мерзко (не хватало только, например, каких-нибудь крыс). Но вот, наконец, кончилось и это мучение – повеяло свежим холодом (снова странный металлический запах), и они, наконец, оказались под густыми звездами горного неба. Вернее, сначала не под самыми звездами – здесь, с северной стороны этого невысокого кряжа, тоннель находился в полном порядке. Параллелепипед входной конструкции; эйргедд – на своем месте (вроде они называются так). Марк опустил голову – и остолбенел; новая равнина искрилась снегом – бриллиантовым в сиянии звезд покрывалом.

– Оддетт ммейхенгсетт.

Ддейхерг отпрыгал вправо, спрыгнул с площадки, присел, прислонившись спиной к уголку-опоре, вытянул ноги – и, похоже, сразу уснул. Марк рухнул рядом, с другой стороны «уголка», и уснул также через двадцать секунд. Когда он проснулся, сначала не мог сообразить вообще ничего. За спиной – кладка опоры, сверху – небо, впереди и по сторонам – белая неопределенная масса. Протянул руку, потрогал – сухое, прохладное, немного скрипучее. Ну да, снег, только несколько странный – Марк привык к снегу более влажному и холодному. А этот, еще странность, даже не таял в руке – лежал, холодным пушистым песком, искристый и белый обычным привычным образом, – только не таял.

Марк двинул влево назад – и через четыре шага выпал на площадку под многогранником. Здесь, с этой стороны, с дорогой был также полный порядок – идеальная кладка, мерцанье узора, все как надо, все по всем местным правилам. Полотно дороги и площадки ворот стерильно – снег кончается перед бордюром желоба, образуя стену высотой метра три.

– То есть, – он уставился в перспективу тоннеля между сверканием белых стен, – три метра снега, из чистого ясного неба, который, ко всему прочему, просто не тает. Это очень круто. Даже если он, например, за обочиной через три метра кончается – все равно очень круто. Хотя бы потому, что, как получается, сконцентрировался из эфира... Как радуга по представлению древних. Только воняет металлом. Может, он правда из металла? Какое-нибудь энное состояние вещества? Которое наши физики, например, только во снах видят? Так, а где мой покалеченный друг?