А мост был метров сто пятьдесят в длину, и перекрывал каньон глубиной метров под семьдесят. На дне царил уже полный мрак, и только извилистый ток реки отражал глубокое синее небо. Увидев, что Ддейхерг пробует спешиться, Марк спрыгнул и поддержал. Они подковыляли к правому парапету; Ддейхерг потрогал рукой, пошатал камень, покачал головой.

– Айсек, – сказал поморщившись с досадой и неудовольствием. – Энгдетт, – обернулся назад, на западный кряж.

– Твоя железка осталась там, – догадался Марк. – Это покатит? – он вытащил из-под куртки жезл «униформиста».

– Эхентде-ргеэ’йсетт эх? – сказал Ддейхерг с удивлением.

– Ты не болтай, а действуй, если покатит.

Ддейхерг взял стержень, снял с него шарик-кристалл. На дорогу, глухо щелкнув, упала голографическая «монета».

– Ага, – Марк хмыкнул. – Поэтому он, что ли, светился? А потом разрядился, что ли?

«Монета» лежала на камне, такая же мрачная и безжизненная. Ддейхерг сунул руку под плащ и вытащил новую – засверкавшую в наступающих сумерках, в мрачной серости моста и дороги, так ярко и радужно, словно сквозь отверстие из другой реальности.

– Нгейстенгде, – сказал он, снова поморщившись.

– Последняя, что ли? – догадался Марк. – То есть – веселая наступает жизнь?

Ддейхерг вставил «монету» в жезл, накрыл кристаллом. Затем сделал нечто, опять же, совсем нежданно-негаданное – даром что ожидать можно было чего угодно. Ясным резким голосом он озвучил короткую формулу. Шарик жезла вспыхнул ало-золотым огнем. Ддейхерг всадил жезл в каменный парапет словно в мягкую глину – стержень воткнулся наполовину.

Ало-золотой огонь сошел по жезлу с кристалла, и в секунду распространился по всему гигантскому сооружению. В наступающих сумерках весь этот огромный мост, сияя словно флуоресцентный в ультрафиолетовом свете, высветил антураж на сотню метров вокруг – Марк, бросив взгляд вниз, в бездну под лентой моста, разглядел камни вдоль русла реки. Зрелище без преувеличения грандиозное, но Ддейхерг не дал поглазеть даже секунды.

– Геэссейммдетт! Ттег-хейллдеххенгдерт!

Дернул за руку и заскакал на одной ноге к коню. В огне моста шлем засверкал так пронзительно, что было больно смотреть. Марк догнал, подставил плечо; через десять секунд оба сидели в седле; Ддейхерг пришпорил, и конь помчался вперед – на сияющий феноменальным призраком мост. На алом золоте горящего полотна копыта застучали так же звонко и мелодично как на «нормальной», живой дороге.

Они мчались по блистающей ленте моста; когда позади осталось две трети, мост начал тускнеть. Еще удар шпорой; конь снова рванул, сильнее, но мост угасал на глазах. Осталось пятьдесят метров, сорок, тридцать, двадцать... Мост потух полностью. Копыта заглохли. Десять метров – мост рушится, каменный «водопад» проливается, стекает по склону. Сухой грохочущий треск – точь-в-точь как там, в скалах над башней, когда разрушался тоннель, – только намного мощнее, жутче, – и они, влекомые камнепадом, срываются в глубину каньона.

Рухнув на склон, они покатились вниз. Марк почти сразу получил в голову элементом кладки – и даже не почувствовал боли. Словно ударило не тяжелым камнем, а куском пенопласта – просто глухой, легкий, совершенно безопасный удар. Через секунду он ударился этим же местом о камень склона, и этот удар был уже «настоящий»; в голове взорвалась адская молния, и он – снова – потерял сознание.

Очнувшись, он понял, что лежит у самой воды – перед лицом булькал поток (больше слышно чем видно). Перевернувшись на спину, посмотрел в небо – был предрассветный час; небо тянулось между высоченными стенами густо синеющей полосой. Час самый стылый – очнулся от холода (но зато и голова не болела и не гудела, как в прошлый раз).

Перекатился на грудь, стал на четвереньки, поднялся на колени и на ноги. Потрогал затылок – влажно; посмотрел на ладонь – кровь, но густая, уже несвежая; чепуха. Присел к воде, сполоснул, поднялся, посмотрел вокруг. В предрассветной мгле, здесь, в глубине каньона, почти ничего не было видно; лабиринт мерцающих под небом штрихов отмечал, как видно, россыпь рухнувшего моста.

– Где он?.. – Марк заковылял между блоками, вглядываясь в сиренево-черную тьму. – Очнулся и отвалил? Все равно ведь найду. Обещал мне Эйнгхенне – теперь не отвертится. Кстати! – он хлопнул себя по карману; но все нормально, ттайргес на месте. – Блин... Ддейхерг! – позвал во весь голос – эхо прыгнуло несколько раз во мраке по стенам. – А ну, очнись! Я ведь тебя не вижу!

Хотя небо в выси становилось все ярче, здесь в глубине пока царил мрак. Оставалось ждать когда рассветет полностью, когда солнце где-то там наверху поднимется из-за восточного кряжа – до него, насколько сейчас представлялось, им оставалось часа два – два с половиной дороги. Марк бродил вдоль берега, переступая через «кубики» кладки, и вот, наконец, различил вдалеке характерные искры. Шлем, казалось, собирал немногие кванты света, которые досачивались до дна каньона, и возвращал их в пространство переработав в радужно-алмазные зайчики. Казалось, что вокруг волшебного шлема было даже светлее.

Подковылял к Ддейхергу, упал на колени, снова просунул под воротник три пальца. Вполне себе жив (попробовал бы только скончаться теперь). Марк пробрался к воде, зачерпнул горсть, вернулся, вылил лежащему на лицо. Тот вздрогнул, очнулся.

– Вставай! – сказал Марк с радостью и облегчением.

(Во-первых, остаться опять одному, в этом жутком каньоне, когда загадочный «тейст», как видно, приказал долго жить – значило как минимум смерть от холода. Во-вторых, Марк без шуток рассчитывал обменять на ттайргес девчонку. В-третьих, вообще хватит трупов – неважно чьих. Ддейхерга было бы реально жалко (даром что он собирался Марка угробить, если только обвал действительно был ожидаем); на данный момент он казался самым вменяемым здесь типом мужского пола – даже Гессех не казался таким «целостным». Гиттах и Нейгетт, как видно, принадлежали к касте в своем плане «блаженных»; патриархи теории, замудромыслители, с какими можно пообщаться на нематериальные темы (поучиться языку, например) – не больше.)