Павел никогда не был внутри и не знал, какие у «Ключника» потроха. Зато ему приходилось бывать на кладбище. Отец пару раз брал его собой, когда ходил покупать травы у Кримхильды. В общину Эллы можно было попасть через тенистое ущелье, но прежде любому гостю предстоял путь через крестьянское кладбище. Брошенное полвека назад, оно появилось в лощине еще в те далекие времена, когда на материке бушевала Вторая готамеланская война, а в Рудных горах только начинали добывать риклий. Сейчас там рос густой лес, такой плотный и ветвистый, что некоторые надгробные плиты были буквально раздавлены стволами деревьев.

Пока Шанти разглядывал что-то впереди, Павел подошел к низкой ограде и почти сразу заметил человека. Горбатый мужчина в крестьянской одёже стоял меж надгробий, привалившись спиной к дереву. Из груди незнакомца торчали почерневшие ребра, больше похожие на палки. Пряди сальных волос спадали на бледное лицо, закрывая выбитый нос. Руки уродца мелко дрожали, словно он боролся с непреодолимым желанием сделать что-то.

— Надеюсь, я не пожалею о нашем походе, — спросил Павел, исподлобья глядя на мертвого крестьянина.

— Конечно, пожалеешь, — задумчиво отозвался Шанти.

Он оглянулся как раз, когда Павел подбежал к нему и легонько ударил его шестом по ноге.

— Пошли отсюда скорее!

— Искатель приключений из тебя паршивый, — заключил Шанти, пружинистым шагом направившись вперед по дороге. — Золота без риска много не бывает. Если хочешь стать богатым, придется испачкаться.

— Конечно. В жизни, как и в книгах, клады прячут на кладбищах, в темных пещерах и в замках с привидениями, — посетовал Павел. — Почему их не закапывают на залитом солнцем лугу среди цветочков и бабочек?

— Не будь таким брезгливым…

— Давай начистоту, соратник, — перебил сын алхимика. — Я богатым становиться не собираюсь, равно как и ваша милость. Ты затеял ратный поход не ради золота, а для того, чтобы вкусить плоды ереси, которыми тебя пичкает ненаглядная Анабель. Я же пошел с тобой потому, что отцу нужна лаванда.

Перед лицом горькой правды Шанти был вынужден отступить. Может его приятель и был трусливым мечтателем, растущим на рыцарских романах, но благодаря книгам научился понимать людей. Всех, за исключением Анабель. Пусть она вела себя как одержимая и казалась слегка безумной, но даже среди этого безумия иногда проскальзывали искры здравого смысла. В трудную минуту крестьянка всегда могла выслушать, заступалась за слабых и уважала стариков; словом делала многое из того, что прочим людям казалось глупым. Шанти верил, что девушка просто строит из себя хладнокровную дрянь, втайне мечтая найти того, кто сможет ее понять.

Мысли нарушил треск веток за спиной. Шанти не успел опомниться, как очутился во власти кого-то очень сильного. Могучая рука легла поперек груди. На горло опустился нож.

— Мешок на землю! — раздался зычный голос.

Павел все еще стоял на дороге, вцепившись обеими ручонками в шест, и не знал, куда податься. Чувствуя на лице зловонное дыхание, отдававшее мясной похлебкой и чесноком, Шанти подчинился.

— Что несешь?

— Еду.

— Какую?

— Хлеб, сыр, колбаса, пироги с лесной морковью…

— Пойло есть? — оборвал его настойчивый голос.

— Сидр и вино.

Хватка ослабла. Те же руки грубо вытолкнули его на дорогу. Голос почти возликовал: «Хвала создателю! Я уж думал, опять черствый хлеб с водой притащил». Шанти в смятении посмотрел на бородатого крестьянина, вышедшего из кустов. Рядом, покачиваясь из стороны в сторону, стоял чуть живой Павел. Судя по лицу, он так и не понял, кто перед ним. Немудрено. Даже теперь, глядя на громилу в темно-серой куртке, Шанти не сразу признал Альбрехта. Верзила был пастухом с высокогорных пастбищ и редко спускался в долины. Последний раз, когда они его видели, волос на лице крестьянина было меньше, чему у гоблина на заднице.

— Альбрехт, это не смешно. Я ведь мог тебя заколоть! — закричал Шанти, проведя рукой по охотничьему ножу у пояса.

— Так уж и заколол бы, пирожок? Городские даже курицу прирезать не могут. Сразу мясника кличут. — Альбрехт ухмыльнулся, мельком глянув на Павла. — А ты чего дрожишь, птенец? Как тебя там… Пельвер… Плавер. Каким ветром тебя из гнезда вынесло?

Павел молчал, продолжая держаться за шест, словно моряк за мачту в разгар шторма. Громила тем временем раскрыл мешок и стал в нем рыться.

— Вот те раз, пирожок. А где же пиво? — наконец спросил Альбрехт, закинув ношу за плечо. — Сам-то, как я погляжу, раздобрел на пенном напитке.

— А ты его заслужил? — не оборачиваясь, буркнул Шанти, пропустив шутку о весе. — Оливер не говорил, что ты придешь.

— Ты ведь меня знаешь. Альбрехт что дракон — летит туда, где золото блестит.

«Скорее как стервятник, — подумал Шанти. — Бежит туда, где падаль лежит». Альбрехт был предприимчивым, но жадным малым, любившим все делать по-свойски. Знавший его человек сказал бы, что у крестьянина есть все шансы заработать гору золотых монет, но нет ни шанса ее сохранить. На пастбищах Альбрехт был зависимым батраком, пасшим овец арендатора Октана, в долине становился подёнщиком, исполнявшим мелкие поручения фермеров, в городе и вовсе превращался в йомена, заседавшего в тавернах. Всюду его выручал длинный язык и несметное количество знакомых. Только жадность мешала пастуху стать по-настоящему свободным. Ему Альбрехт напоминал телегу, катившуюся с горы. Получив что-то, пастух уже не мог остановиться; крутился везде и всюду как мог. Крутился до тех пор, пока не потеряет все, что нажил.