Когда младенец умирает, ответом окружающих часто является неловкое молчание. Пепперс и Кнапп идентифицировали два фактора в природе реакций на горе. Первым была внезапная, неожиданная смерть, а вторым то, что ребенок отрицается в социальном плане. На самом деле, лишь с недавних пор общество рассматривает младенца в качестве живого человека. Однако некоторым религиозным ритуалам и убеждениям еще только предстоит признать и в полной мере поддержать утрату родителей. Например, в некоторых традициях придерживаются мнения, что ребенок объявляется живой душой лишь по прошествии тридцати дней с рождения и с ним нужно обращаться как с таковым, не отмечая его могилу. Насколько трудно некоторым горюющим родителям сталкиваться с доктриной вековой давности, чувствовать, что не разделяют ее, несмотря на преданность своей вере, а затем не знать, что делать.

Одна женщина написала в наш центр «Отпрыск» и рассказала, что она решила позволить своим четырем детям взглянуть на их брата Джонатана, умершего через сутки после рождения. Всем детям было от десяти лет и более, и все они были очень хорошо подготовлены к похоронам, в отличие от сотрудника похоронного бюро, побранившего родителей за присутствие детей и заявившего, что они наносят детям травму и их решение неуместно.

Каждый год в США от 12 000 до 15 000 младенцев без предупреждения или симптомов становятся жертвой синдрома внезапной детской смерти (СВДС). В отличие от ожидаемой, объяснимой смерти, СВДС, или «смерть в колыбели», как его еще называют, не дает родителям времени подготовиться и собраться с духом в эмоциональном отношении. Как не дает он времени физическому телу выстроить природную защиту, оставляя родителей и других членов семьи почувствовать полноту и внезапность удара утраты.

В некоторых случаях родители, столкнувшиеся с СВДС, страдают от допросов и подозрений несведущих представителей власти, которые ошибочно воспринимают это как случай проявления насилия по отношению к ребенку. Пепперс и Кнапп (Knapp, 1980) отмечают, что «некоторые провели время в камере и многие подверглись агрессивному давлению общественности из-за недостаточного понимания и осведомленности по поводу этого до сих пор необъясненного убийцы детей».

Хотя всех этих детей хоронят, общественно признают, им дают имена и приписывают личностные черты, многие родители говорят об изолированности и молчании после похорон – возможно, являющихся продуктом всей нашей внутренней беспомощности и неловкости в ответ на смерть. Некоторые родители воображают, что они были каким-то образом виноваты в этой смерти, думая, что «если бы я только сделал(а) что-то по-другому, возможно, мой ребенок был бы жив». Хэрриет Сарноф Шиф, автор книги «Скорбящий родитель» (1977), описывает эту свирепую внутреннюю вину и делится примером того, как женщина сдалась в местное отделение полиции через шесть лет после смерти ребенка, объявив себя убийцей. Невероятно, но это дело прошло по всем судебным каналам до суда, где результаты вскрытия показали, что ребенок пал жертвой синдрома внезапной детской смерти, а мать стала жертвой собственной внутренней вины и боли.

Сегодня благодаря достижениям современной науки детей, потенциально подверженных СВДС, выявляют заблаговременно. Родителей консультируют и обучают техникам спасения жизни, а к младенцу подсоединяется система оповещения, чтобы сразу же предупредить родителей об остановке или неравномерности дыхания. Эти родители, хотя им часто и удается спасти жизни своих детей, переживают утрату нормальной семейной жизни и непостижимое напряжение от того, что не знают, когда им придется броситься действовать в защиту жизни ребенка. Они лишаются простого удовольствия оставить ребенка с няней и спокойного ночного сна, а некоторые из них все же теряют своих детей. Мы можем только надеяться, что СВДС будет изучен более подробно и когда-нибудь мы сможем его предотвратить.

Тем не менее сейчас родителям, ставшим жертвой СВДС, требуется наиболее прочная поддержка, когда они чувствуют внезапный груз горя и страдают под его гнетом.

Некоторые люди, особенно оплакивающие связанную с деторождением утрату в какой-либо форме, могут воскликнуть, что раздел об абортах не вписывается в эту книгу. Но каждый год в США приблизительно 1,5 миллиона женщин делают аборт. Независимо от своих убеждений и взглядов важно знать, что аборт вызывает эмоциональные реакции, которые часто включают в себя глубокое горе. В нашем центре «Отпрыск» мы наблюдали горе после аборта, по выражению и силе подобное тому, которое испытывают после выкидыша или рождения мертвого ребенка. Такое горе зачастую ошеломляет женщину, потому что она, сама сделавшая выбор в пользу аборта, не ожидает появления таких чувств. В этих случаях культурой не разрешается горевать или искать поддержки после аборта, потому что это был собственный выбор, а не каприз судьбы.

Достижения науки сделали возможным диагностику патологий развития плода и врожденных пороков. Амниоцентез и ультразвук (хотя и не без риска) могут дать информацию о нормальности беременности. Статистика Национального института здоровья показывает, что 95 % женщин, узнавших по данным амниоцентеза о ненормальности плода, выбирают аборт. Это решение всегда болезненно трудно, а сам процесс является большим стрессом и в физическом, и в эмоциональном отношении. Женщины, выбравшие в таких обстоятельствах аборт, оплакивают не только потерянных детей, но и потерю веры в собственное тело, а также потерянные мечты о материнстве.

Сьюзен Борг и Джудит Ласкер написали в своей книге «Когда беременность оканчивается неудачей»: «В случаях добровольно выбранного аборта присутствует горе о желанном ребенке, вопросы о том, каким был ребенок – которого родители не видели, беспокойство о будущих беременностях, неоднозначность самого аборта и вина – ужасная вина». Даже если родители считают этот аборт правильным решением для себя, они все равно могут испытывать шок, их переполняют неожиданные для них эмоции, а сами они наполнены горем. Борг и Ласкер приводят слова одной женщины: «Мне было тяжело говорить об этом с кем бы то ни было. Когда я кому-то рассказывала, они либо были шокированы, либо пытались сказать мне, что все к лучшему. Никто не понимает, что мне не хватает этого ребенка. Он же был частью меня».