Донести мысль о смирении до Медифа непросто. На словах он согласен, но, когда доходит до дела, его прямо-таки переклинивает.

Честно признаться, не его одного.

Столовая, куда мы трое спускаемся, разделена на две зоны — верх и низ. На помосте — резные столы, мягкие стулья, расписная посуда и изобилие блюд для мужчин, а внизу — простая столешница, неказистые лавки и всего по одной тарелке с супом у каждой из тридцати-тридцати пяти женщин.

— Что бы ни случилось, держите эмоции под контролем, — шепчет Лен. — Без оскорблений и драк.

— Господин Элктар! — хозяин поднимается из-за стола, оценивающе разглядывая нового гостя. — Это и есть тот, о ком вы говорили?

Аллеон представляет собравшимся инкуба, а я оглядываюсь, стараясь ничем не выдать своего отвращения.

Гадкое место! Гадкие правила!

Пока нисс Гэгх разглагольствует, ни одна из женщин не ест, и что-то не похоже, что дело в отсутствии аппетита! Даже мешковатая одежда не может скрыть, что все они очень худые. Тусклые волосы, осунувшиеся лица, натруженные руки.

Скользя взглядом по рядам неподвижных фигур, не смеющих поднять голову от стола, спотыкаюсь на леди Луассис!

Опешив, беззвучно ахаю, приглядываюсь повнимательнее — и понимаю, что обозналась. Девушка похожа, — невероятно похожа! — но чуть другая. Она выглядит более молодой, более мягкой. А ещё в её устремлённых на Медифа глазах такая тоска и надежда, каких я никогда не видела у хозяйки таласской гостиницы.

Они знакомы? Может, это его сестра?

Поостерёгшись прилюдно заострять внимание на неожиданной встрече, отворачиваюсь, чтобы узнать, в чём причина задержки, и застаю окончание речи нисса Гэгха:

— … ей будет лучше. Вы ведь понимаете, женщинам скучно слушать мужские беседы. Им бы всё о глупостях каких, да сплетнях.

Это намёк, что мы ущербные и скудоумные?

— Дарисса нам не помешает, — вежливо, но непреклонно возражает Лен.

— Вы удивительно привязаны к своей супруге, — снисходительно качает головой мужчина и практически ощупывает меня взглядом в поисках возможной причины такой любви. — Впрочем, я понимаю. Трудолюбивая и молчаливая жена — счастье в доме! За такую жену мужу хвала и честь!

Жена, значит, трудолюбивая, а хвала — мужу?! Ну-ну! Удобно же они тут устроились!

Остальные кивают и активно поддерживают тему добродетелей, необходимых образцовой супруге.

— Надо, чтоб детьми занималась и служанками.

— Чтоб не бездельничала, а ткала и шила, готовила мужу своему и детям нарядные вещи.

— Чтоб послушная была и во всём покорялась.

С каким удовольствием я отправила бы парочку особо рьяных доморощенных сексистов на перевоспитание к леди Луассис!

— Слыхал, Блир?! — переспрашивает кто-то с громким смешком. — Жена должна мужа бояться, а у тебя что?

— Мои меня слушают! — возражают с противоположного конца стола. — Знают, дурёхи, если не угодят — за порог!

Страшно подумать, что в этом мире ждёт одиноких женщин, если они выбирают вот таких моральных уродов, мнящих себя божьим даром. Ведь ничего же особенного — ни красоты, как у Медифа, ни ума, как у Аллеона, а обзавелись гаремами и обращаются с ними, как с рабынями.

Какие всё-таки мелкие у меня были трудности! Я ведь раньше всерьёз расстраивалась, что не хватает денег на поездку к морю или на понравившееся новое платье! Какой глупостью кажется всё это здесь, где женщины носят одинаковые серые балахоны без единого украшения, и в иерархии стоят всего на ступеньку выше домашних животных!

— Поешь что-нибудь, — едва слышно советует Лен, наклонившись. — Не голодай.

— Хочешь, я вызову его на дуэль? — шепчет в другое ухо Медиф.

Его голос дрожит от гнева. Я опасалась, что он будет наслаждаться унижением женщин, увидит в этом своего рода возмездие, но, к счастью, всё обошлось.

Улыбнувшись им обоим, отрешаюсь от высокоинтеллектуального разговора олибэрцев. Пусть себе распинаются. Главное, мои мужья меня уважают и любят, а всем этим почтенным отцам семейств любимыми не стать никогда. Ни в этом отражении, ни в другом: они попросту не умеют строить нормальные человеческие взаимоотношения.

После еды все переходят в гостиную для послеобеденного отдыха. Мужчины рассаживаются в креслах, некоторые разваливаются на кушетках. Сиир тянет меня к одной из них и садиться так, чтобы мы могли поместиться втроём, но Медиф поступает иначе. Показательно опускается на ковёр, с нежной улыбкой ловит взгляд и прижимает мои пальцы к своим губам.

От столь шокирующего зрелища ступор не только у мужчин, но и у женщин, разносящих напитки, а мне, наоборот, становится легче и в разы увеличивается желание стараться для укрепления нашей семьи.