Отвернувшись от толстяка, Хилл склонился над Коулом.

— Эй, парень! Как тебя, Колвин, да?.. Встать можешь?

— Коул…ден, — выдохнул Коул. — Сейчас… — Он попытался подняться, но кабинет закружился перед глазами, и пол мягко ткнулся в щёку. Хилл выругался, потом наклонился и подхватил его под мышки. Коул обхватил инспектора за пояс — ноги едва слушались. Так, держась друг за друга, они и покинули кабинет.

— Коул! — Навстречу бросился Рин. — Ох, Вечный! Когда Геруд тебя увёл, я-я подумал… позвал хрониста… — Он вдруг всхлипнул. Коул попытался ободряюще усмехнуться, но распухшие губы не слушались.

— Ну-ка! — Хилл задрал на нём рубашку и быстро ощупал бока, живот. Когда нажал посильнее, полыхнуло такой болью, что Коул вскрикнул сквозь зубы. — Похоже, ребро сломано. По голове бил?

— Немно… — Коула шатнуло, и инспектор поддержал его, а под другую руку поспешно подхватил Рин.

— Понятно, значит, бил, — процедил хронист. — В больницу, сейчас же.

Коул плохо запомнил, как его вели по коридорам. У выхода всё так же ждал хоромобиль; Хилл помог Рину усадить друга на заднее сиденье, и сам сел рядом.

— В больницу!

— В какую? — уточнил шофёр.

— В хорошую. Живо!

Потом была стремительная езда по городским улицам. Коул не мог смотреть по сторонам, от мелькавших за окнами видов кружилась голова. Его то и дело кренило вперёд, и Рин обхватывал его за плечи, и что-то испуганно бормотал… На резком повороте Коула замутило особенно сильно.

— Тормози! — Хронист распахнул дверцу, Коул свесился наружу, и его вырвало на брусчатку. — Ну, ну, всё хорошо. Держи. — Мальчишка утёр губы протянутым платком, и сквозь слёзы взглянул на Хилла. Инспектор смотрел хмуро и понимающе.

— Мне жаль, что так вышло, — зачем-то сказал он. Коул вяло удивился: он-то тут при чём?

Скоро машина подъехала к трёхэтажному зданию из жёлтого кирпича, которое подковой охватывало небольшую площадь. Больница Бессмертной Алессии. Посреди площади, на постаменте в окружении клумб, высилась бронзовая статуя.

Коул выбрался из хоромобиля, и тотчас опёрся на крыло — закружилась голова. Он поднял взгляд на статую, сверкавшую в лучах закатного солнца: та изображала женщину, держащую за руку ребёнка — может, саму Алессию. Что-то в статуе показалось Коулу неправильным, но что именно, не было сил думать…Табличка на постаменте гласила:

«А достаточно ли ты человек, чтобы иметь право на ребёнка?

Вечный, кн. 2, цт. 142»

— Давай, парень, пойдём!

* * *

— Понятно. — Молодой, пухлый врач в белом халате и с оранжевым платком на шее, разглядывал бок Коула через закреплённую в зажимах пластину хронированного стекла с искристыми блёстками. Стекло позволяло видеть сквозь мягкие ткани, и рёбра с позвонками отчётливо белели через лёгкую дымку кожи и мышц.

— Ну-ка, повернись! Вдохни глубоко… Ясно. Садись. — Врач записал что-то в больничной карте. Коул присел на кушетку. Голова гудела от тупой, тяжёлой боли, и обстановка кабинета — плакаты с людьми без кожи, заспиртованные внутренности в банках на полке, блестящие стойки приборов — плыла перед глазами.

— Перелом десятого ребра слева. Плюс сотрясение головного мозга, и множественные ушибы. Но рука цела, повезло тебе. Значит, говоришь, с лестницы упал?

— Ага…

— Любопытно. Потому что, судя по синякам, у твоей лестницы были здоровенные такие подкованные ботинки. — Врач пристально взглянул на Коула. — Кто бы это ни сделал с тобой, парень, я бы на твоём месте написал заявление в полицию. Никакой ублюдок не должен чувствовать себя безнаказанным!

Коул отвёл взгляд.

— Ладно, твоя жизнь… В общем, так. Попьёшь пилюли, держи рецепт. Для ушибов — примочки, вот эта бутылочка. Только не пей!

— Что я, дурак, что ли?

— Ты-то нет, а вот был один из трущоб — выпил, придурок! Другой бы на месте кончился, а этот явился и ещё просит… Ну, а с ребром сложнее. Можно подождать, пока заживёт, но это где-то месяц. Ну, а можно, хм… ускорить. Но это платно, имей в виду.

— А как?.. — Но Коул вспомнил виденные сегодня фокусы. Кто знает, вдруг хронисты и такое могут. — Мне бы поскорее. Сколько?

— Две недели. Да не мне, в кассу заплатишь! Иди сюда.

Врач затянул торс Коула в сложный корсет из ремней — мальчик лишь морщился от боли. Потом задёрнул шторы, и кабинет погрузился в полумрак. Из стола он достал странную штуку, вроде карнавальной полумаски из клёпаной кожи на ремешках, только без прорезей для глаз.

— Смотреть нельзя. Надо надеть это! — строго предупредил врач, накинул маску на глаза Коулу и начал застёгивать пряжку на затылке.

— Доктор! — В дверь заглянула медсестра. — Вас просят в семнадцатый кабинет. Рабочий из мехмастерских, ногу отдавило прессом!

— Через минуту буду! — Стукнул о пол стул: кажется, врач уселся перед Коулом. — Ну-ка, стой смирно.

Коул не видел, что с ним творят, но левый бок вдруг обдало колючими мурашками — и сразу за этим возник странный холод, что пробирал, казалось, до самого сердца. Он невольно вздрогнул всем телом… и от напряжения шейных мышц ремешок на затылке вдруг расстегнулся. Должно быть, отвлекшись на медсестру, доктор недостаточно хорошо застегнул пряжку. Маска сползла на нос, и Коул едва успел её подхватить.