— Слушайте меня, вы, заржавелый идиот! — дрожащим от гнева голосом сказал Хилл. — У меня есть сведения, от которых, возможно, зависит судьба Империи. Я должен сообщить их государственной безопасности. И если из-за промедления станет слишком поздно, то вы, — он быстро взглянул на именную табличку на столе, — вы, Маркус Крель, предстанете перед судом Вечного. Клянусь, уж на это моего влияния хватит!

Учётчик впервые поднял взгляд на его лицо. Глаза под козырьком фуражки были запавшие и тусклые. По сторонам от стола громоздились корпуса расчетных и печатных машин с блестящими рычагами и шкалами, и сам учётчик казался какой-то частью огромного механизма.

— Вы можете подать прошение об аудиенции у префекта права, — промолвил он. — Уверяю, вам её предоставят в ближайшие дни: господин префект сейчас в отъезде. Просто заполните вот эту форму.

Хилл сдался. Ожидание ему не подходило. Будь у инспектора сведения о мальчишках, он сделал бы выводы, и дальше действовал бы сам. А так… Оставалась последняя ниточка — обратиться к тому, кого станут слушать.

— Хочу подать. Но не прошение, а срочную депешу в столицу. Надеюсь, для этого запрос не нужен? — съязвил он.

— Не нужен. — Учётчик набрал команду на рычагах машины, та застрекотала и выплюнула кусочек бумаги. — Вот с этим прямо по коридору…

Пневматический лифт бесшумно вознёс Хилла наверх в рубку связи. Круглые окна выходили на три стороны — туда, где на перевалах высились башни светового телеграфа.

— Запишите сообщение, и я его передам. — Сигнальщик подал Хиллу листок и карандаш. — За восклицательные знаки и запятые отдельная допла…

— Я сам! — перебил Хилл. Уселся за пульт, размял пальцы и пробежался взглядом по рядам рычажков-клавиш, как музыкант по нотам. В памяти всплыли полузабытые коды и команды.

И вот уже на крыше вспыхнула батарея прожекторов, и защёлкали заслонки, отмеряя серии вспышек. И от башни к башне, по цепочке, понеслось на восток сообщение. Код получателя, номер отправителя — и мешанина букв и цифр, бессмысленная для любого. Лишь паре десятков человек на всю Империю было известно значение шифровки. Всего два слова:

«Я НАШЁЛ».

* * *

Гай проводил Рина до остановки монорельса, и напоследок взял с него слово ехать прямо домой и не ввязываться в неприятности. Рин пообещал, но слово не сдержал, и сошёл на набережной. Постоял немного под фонарями вдоль парапета над холодными свинцовыми водами реки, боязливо взглянул в затянутое тучами небо, и зашагал к Рыночному Мосту.

Крытый мост был самым широким на реке — настоящая улица на опорах-«быках». Могучие стропила крыши перекрещивались в полумраке высоко над головой, будто ветви деревьев в лесу; между ними порхали птицы.

Под крышей раскинулось царство пёстрых цветов, бьющих в нос ароматов и шума. По сторонам от центрального прохода теснились бесчисленные лавки — от простых прилавков под матерчатыми навесами, до магазинчиков с вывесками и зарешеченными окнами. Сотни стеклянных и бумажных фонарей рассеивали полумрак. Со стропил свешивались длинные стяги, расшитые рекламными лозунгами.

— …Рыба! Живая рыба!

— Овощи, фрукты! Свежий завоз с Востока, лучше не бывает!

— Ремонт часов! Детали, пружины, стёкла!

Пестрота одежд, пестрота товаров, пестрота лиц. Тут были и светлокожие люди Вечерней провинции; и заезжие смуглолицые южане с бусинами в волосах и густым акцентом. И черноусые горцы в клетчатых плащах за прилавками с расписной посудой. И какие-то замызганные личности в обносках, похожие на подземных «морлоков» из страшных городских сказок, и торгующие с рук сомнительной мелочёвкой…

И все покупали, продавали, расхваливали товар, торговались и бранились. Зеленные лавки бросались в глаза грудами ярких плодов, причём мелковатые и неказистые дары предгорных ферм проигрывали лоснящимся, наливным овощам и фруктам под вывесками с гербом Утренней провинции. Мясники пластали ножами багровое и нежно-розовое мясо, взвешивали на крюках окорока, зачёрпывали ковшами жабьи лапки из кадушек с рассолом. Бедняки-поны толпились у лавок, где продавались «комбрики» — комбинированные брикеты, прессованные батончики из грибной шелухи и жабятины, пища бедноты. Рыба — и разложенная рядами в ледяном крошеве, и живая, плавающая в стеклянных баках. Уличный музыкант, маленький человек с буйными волосами, нещадно терзал скрипку, будто старался заглушить механическое пение фонографа с другого конца моста — там помещалась музыкальная лавка.

— Прогнозы! Самые точные прогнозы! — надрывался рыночный гадальщик в сером балахоне: его закуток меж двух лавок был сплошь завешан бумажками с какими-то схемами и формулами. — Узнайте, что ждёт рынок! Грядут перемены: пошатнётся курс часа! Упадёт говядина, и поднимется сахар! Не упустите выгоду! — Гадальщиков можно было встретить на любом базаре. Имперский рынок был подвержен непредсказуемым перепадам цен, вызванным загадочной деятельностью Ведомств где-то в верхах. Гадальщики занимались анализом колебаний цены — как древние жрецы Былого Мира, толковавшие волю богов по облакам и грому — и предсказывали, что подорожает или подешевеет.