Крылова пыталась не врезаться во что-нибудь, переваривая услышанное.

— Все это так и называется — Божий промысел, Синдикат Провидения, Богобратство, — рассказывала брюнетка. — И смысл деятельности Синдиката — в том, чтоб содействовать Концу Света, так как это является волей Сурового Бога — Доброго Господина Абракса.

— Кого? — не поняла Лена.

— Они говорят — «наш Добрый Господин Абракс», — повторила Афродита. — Это имя известно с древнейших времен, оно наносилось на резные камни, которые служили в качестве амулетов, защищали от болезней и напастей.

— Именно по воле Абракса произошла пандемия, — продолжила она, внимательно следя за поворотами руля. — Такова Божья воля — человечество должно быть уничтожено.

Какое-то время они ехали молча. Крылова обдумывала услышанное, а Гермес-Дита сокрушалась, что руки слишком стянуты лентами скотча, и думала, чем еще огорошить свою захватчицу.

— Что конкретно для Апокалипсиса делает эта секта? — наконец спросила Лена.

— Убивает людей, привлекает нечистых к поселениям и помогает проникнуть внутрь, — ответила брюнетка. — Разные диверсии, одним словом.

— Значит, они ищут Ковчег, чтоб лишить людей шансов?! — озарило ученую.

Афродита кивнула.

— И эти сектанты убили Артура, чтоб завладеть Ковчегом?

— Майора? Нет, — опровергла Дита. — Богобратья не успели это сделать. Твоего друга убил Менаев.

— Что?! — Крылова не ожидала такого. — Зачем он это сделал? Он тоже хотел завладеть Ковчегом?

— Нет, — рассмеялась девица. — Он не знал о нем. И кишка тонка… выродок принес Мчатряна в жертву. И благодаря этому спасся.

— Так вот, почему у аптеки были его следы…

— Да, именно, — улыбнулась Афродита, царапая ногтями ленту скотча.

Когда Нива свернула вправо, заморосил дождь. Вдалеке вырисовались очертания фермы, к которой они приближались.

— А ты откуда обо всем этом знаешь? — Лена наконец спросила о том, что было не менее важно.

— Я — синдик, — не без гордости сообщила Дита. — Так сказать, оперативный агент. Элита Синдиката… да, я состою в Богобратстве. Хотя, вернее — состояла.

****

Цербер устал, и теперь просто сидел на сидении, возвратив голову в салон. Я беспокоился за него, хотя то, что он до сих пор не превратился, было хорошим знаком. Инкубационный период человека составляет от 5 до 15 минут, хотя, конечно, все индивидуально. Цербер был поменьше среднестатистического человека, так что должен был достичь агрессивной стадии еще раньше. Но, ничего не происходило — пес выглядел уставшим, но вполне адекватным. Дай бог… хотя, честно, не ожидал от себя сентиментальности.

Терракотовый запорожец лихо промчал по улицам Новогорска, и лишь возле Паприки я притормозил. Там стоял армейский внедорожник, асфальт был усеян кишками и хрящами, а дома вокруг были исполосованы автоматными очередями. Я вышел осмотреться, а Цербер наоборот, не пожелал покидать салон даже после подзатыльника (я проверял, остался ли я все тем же циничным хамом). Ну и ладно.

Еще на дороге валялись… это моноколеса? Странно, откуда они здесь? На обочине я заметил что-то похожее на руку, подошел и удивился — черная ладошка, перекушенная под запястьем. Негры?!

У спортклуба лежала свинка Пепа — значит, Кареглазка была здесь. Я позвал, но, безрезультатно — оставалось надеяться, что с ней все нормально, и она уже покинула пределы Долины.

Цербер залаял, и я заметил бегущих трескунов. Викрама срань! Я вскочил в горбатого, и вовремя — твари окружили машину. Нажав на газ, я вырвался из их цепких, как клещи, рук, и устремился прочь — попутно передавив штук пять — краклы хрустели под колесами, как свежие наггетсы.

****

Крылова оставила дочку спать в машине, а сама втащила Афродиту внутрь фермы. Огромное прямоугольное помещение было перегорожено стойлами и канализационными стоками. Трубы, сваренные между собой, цепи, бетон и запах навоза. В некоторых местах так и остались лежать сухие кучки коровьих экскрементов.

В бытовке стояли топчан и стол, грубо сколоченный из досок. Окошко из мутных стеклоблоков выходило куда-то вовнутрь хозяйственного двора. Ученая включила телефон — заряд батареи слабый, но аппарат работал. По памяти ввела номер, и в тишине раздались характерные гудки. Прошло не меньше минуты, прежде чем на другом конце «провода» отозвался голос.

— Диспетчер Северных колоний, я слушаю! — прозвучал всполошенный мужской голос. Может, потому что была ночь, а может, потому что на этот номер давно никто не звонил.