Шрифт:
Я слушаю, как расписывает Марат преимущества випа, киваю, потягиваю через трубочку коктейль.
— Марат, я не могу обещать… Когда говоришь? В начале апреля? Я могу быть на смене. Или на занятиях.
— Оленька… Но можно же поменяться! Там будет тот же самый диджей, что и здесь сейчас, и много других. И не только из первопрестольной, чтоб ее…
Марат едва заметно морщится, словно одно упоминание о Москве пованивает, а я впервые замечаю это его высокомерие. Раньше оно мне казалось случайным. Или не мешало. Или… Я его не замечала? А теперь? Теперь что изменилось?
Олег… Какого хера ты опять появился в моей жизни? Все же шло хорошо!
— Я не могу меняться, ты же знаешь. Потом придется отрабатывать.
Зачем я это объясняю?
Зачем я вообще здесь сижу? С этими малознакомыми людьми, обсуждающими то, во что я даже вникать не хочу?
— Оленька…
— Да и музыка мне, честно говоря, не очень…
— Ну да, — опять морщится Марат, — не фонтан, конечно, но тут много интересных людей, сейчас на одной классике не проживешь, знаешь ли…
На мой взгляд, Марату грех жаловаться, с его местом в оркестре и постоянными гастролями.
Поклонники классической музыки, мне кажется, никогда не переведутся, но, похоже, слава попсовых артистов покоя не дает. Это странное и почему-то неприятное открытие.
У меня сегодня весь день такой. Неприятный.
А потом я поднимаю взгляд, словно чувствую что-то, горячее и словно материальное, и вижу… Олега.
Сразу из жара меня бросает в холод, в такой лед, что, кажется, даже губы синеют и начинают зубы стучать.
Он здесь.
Стоит напротив, буквально через несколько столиков, в стороне от беснующейся толпы, и смотрит на меня.
Он уже не выглядит старомодным бандитом из девяностых, которым явился в мою квартиру вчера вечером.
Нет.
Он хорошо и дорого одет, подстрижен, держится с видом постоянного посетителя подобных заведений.
И не сводит с меня глаз. Темных. Бешеных.
Я торопливо опускаю взгляд, поворачиваюсь к Марату, даже улыбаюсь ему и киваю невпопад, неизвестно, на что соглашаясь.
Марат, кажется, удивлен моим согласием, потому что радуется и тянется меня целовать. В губы.
И я отвечаю.
Тоже этим удивляя безмерно.
Я не понимаю, зачем я все это делаю, словно помешательство какое-то, пустота в голове совершенная.
Жуткий взгляд Олега не отпускает, а потому поцелуй торопливый и сухой. Так, прикосновение.
Когда я отворачиваюсь, чтобы взять коктейль, а на самом деле просто посмотреть на Сухого…
Его уже нет. Ушел. Молча.
Ну что, насладился, Олег?
Надеюсь, тебе понравилось.
30. Примерно пятнадцать лет назад
Вася молчит. Мрачно и даже, сука, торжественно.
Это он правильно делает, что молчит.
Слово бы вякнул лишнее — уже бы зубы собирал с пола этого гребанного шалмана.
Я сижу в углу, который называется випом, это новое слово, раньше такого не помню. Или не ходил я по таким местам? Ну да, раньше все как-то по кабакам третьесортным. Там крутились все нужные люди.
По крайней мере, все нужные мне люди.
За неполных пять лет, что меня не было, многое поменялось.
Например, теперь все сидят вот в таких местах. Вася, нехило поднявшийся в банке за это время, не без помощи братвы, конечно, и моих бабок, просветил еще в самом начале.
Типа, никакой грязи. Все нормальные люди вышли из подполья. И все дела теперь делаются в дорогих ресторанах, офисах или, вот как сейчас здесь, в понтовых клубах с приглашенными звездами. Правда, глядя на растатуированного бесноватого придурка в кепке, отжигающего на сцене за болванками, я вообще не признал бы звезду. Но, сука, теперь другое время.
Нормальное, типа. Все дела делаются с разрешения людей наверху. И, кстати, наверху очень много наших. То, что раньше казалось херней, неожиданно стало реальностью.
И много чего решали просто на словах и на бабках.
Сука, вот я лох, а? Не мог потерпеть, урода кусок!
Мне бы то кладбище упало просто так! Буквально надо было чуток потерпеть и поговорить с нужными людьми! Никуда бы гаденыш Витя не делся!
Он, кстати, и так никуда не делся. Через год пошел по этапу. Правда, не так, как я. Потому что зону не топтал до этого, и не ждали его там, как меня, теплая шконка в козырном углу и уважение людей.